Купил южнокорейский концерн завод АвтоВАЗ.

Перенастроили производство, запускают конвейер... А на выходе Lada!

Демонтируют оборудование, привезли новое из Южной Кореи, установили, наладили, запускают. Снова Lada!

Увольняют весь персонал завода, привозят работников из Южной Кореи, налаживают, проверяют, запускают. На выходе опять - Lada!

Около завода холм, на нём отдыхают экс-директор АвтоВАЗа и Александр Дугин. Смотрят на всё это. Дугин и говорит директору:

- А я говорил тебе, проблема - МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ!

В дополнение к репосту выше.

Есть ли на вопрос об индустриализации без Сталина оптимистичный ответ?

Да, есть.

​Разберемся, коротко отметив ключевые статьи по теме.

1. H. Hunter, J. Szyrmer. Faulty Foundations. Soviet Economic Policies, 1928–1940. Холланд Хантер и Янош Ширмер, используя модель KAPROST, приходят к выводу, что, если бы политика коллективизации не проводилась бы, а экономика СССР пустилась бы по рыночным рельсам, в 1940 году запас капитала был бы больше на 29,2–35,6%, а тяжелая промышленность в долевом секторальном отношении была бы выше, чем в реальной ситуации. Такие результаты ставят под сомнение необходимость индустриализации по сталинскому сценарию и уж тем более подрывают убежденность в том, что такая политика была нужна, чтобы выиграть войну. Следует отметить, что поначалу работа была принята крайне положительно, но затем были опубликованы статьи, критического содержания, отмечающие методологические и теоретические недостатки проведенного Хантером и Ширмером контрфактического анализа.

2. А. Черемухин, М. Голосов, С. Гуриев (иноагент) и О. Цывинский «Индустриализация и экономическое развитие России в неоклассической экономической модели» (если инетерсно более подробное описание — пересказ EconPapers, пикрил — контрфакты авторов статьи).

Ключевым параметром у авторов выступают искажения равновесия или «клинья» (wedges) для российской экономики, которая бы шла по тренду Российской империи, и для экономики СССР. Выявив подобные отклонения, авторы моделируют оптимальную траекторию развития.

Отклонения от эффективного распределения ресурсов (от общественного оптимума) можно разбить на три составляющие — искажения в потреблении, в производстве и в мобильности. Первая компонента показывает монопольное искажение на рынке товаров: завышенные цены и заниженное предложение. Вторая компонента показывает искажение монопсонии на рынке труда: заниженный спрос на рабочих и заниженные зарплаты. Третья компонента показывает ограничения на свободный переход между секторами (когда каком-то секторе доход сильно больше, но не все идут в него работать, это значит, что не все могут пойти). В русской экономике вторая компонента была самой большой, и именно она исчезла в советское время: ограничения, приносившие прибыль монополистам, исчезли. Искажение потребления, наоборот, сильно увеличилась в советское время. Впрочем, индустриализации это никак не помешало.

Если бы институты оставались в положении 1913 года, доля рабочей силы в сельском хозяйстве продолжила бы снижаться очень медленно. Доля добавленной стоимости в экономике, производимой аграрным сектором, не опустилась бы ниже 40% к 1939 году. ВВП на душу населения рос бы медленно и был бы ниже советского уровня уже в 1935 году (см. сноску). Напротив, если бы монополизация рынков исчезла бы в 1913 году, ВВП на душу населения в 1940 году был бы на 55% выше, чем в предыдущем сценарии. Общее потребление было бы на 47% выше советского уровня, доля рабочей силы в сельском хозяйстве подошла бы в 50%, а доля аграрного сектора в добавленной стоимости опустилась бы до 20%.

Ключевое здесь в том, что возможность роста без Сталина была.

Главная особенность сталинской индустриализации такая: изначально она не улучшила, а только ухудшила благосостояние жителей СССР из-за ценовых ножниц и упора на производство средств производства. К тому же с большим количеством брака. Т.е. даже в случае сохранения тренда РИ средний человек в границах СССР 30-х жил бы лучше среднего советского гражданина. Особенно колхозника в годы голода. Причина простая: ВВП распределялся бы реально, а не фиктивно. И соответственно более равномерно.

Дополнительно советую к прочтению статью экономических историков М. Харрисона и А. Маркевича "Первая Мировая война, Гражданская война и восстановление: Национальны доход в России 1913-1928 гг.".

​Полученные результаты.

Экономика в годы Первой мировой войны:

— функционировала достаточно успешно; к 1916 г. падение было меньше чем 10 % от уровня 1913 г., что сопоставимо со многими дркгими странами, которых не постигла участь РИ;

— более оптимистичная оценка мобилизации экономики на нужды войны в 1914 - 1916 гг.;

— большая часть падения ВВП (две трети) произошла после революции.

Экономика в годы Военного коммунизма и Гражданской войны:

— Большая часть падения ВВП случилась до 1919 г. – года наиболее активных боевых действий, что косвенно указывает на национализацию и агрессивные реквизиции хлеба, начавшиеся в 1918, как причины кризиса;

— Создав к 1920 первую версию командной экономики, большевики сумели стабилизировать выпуск, но не смогли добиться существенного восстановления;

— Голод 1921-1922 гг. произошел после целой серии очень низких урожаев, а не просто одного низкого урожая, вызванного погодными условиями.

Экономика в годы НЭПа:

— Советский ВВП на душу населения в 1928 г. был ниже уровня 1913 г. на примерно 3% (согласуется с результатами Пола Грегори);

— Скорость восстановления замедлялась к 1928 г. несмотря на то, что уровень 1913 г. не был достигнут.

— Не согласуется с оценкой Р. Аллена (2003), что лучшей стратегией развития для СССР была бы стратегия, реализованная в годы позднего НЭПа

Экономика в годы Сталинской индустриализации:

— Советский ВВП на душу оставался ниже уровня 1913 г. до по крайней мере 1930 г. (и был на четверть ниже гипотетического тренда) что ведет к более пессимистичной оценке достижений сталинской индустриализации.

Более подробный пересказ здесь, графики иссылка на саму статью здесь: https://t.me/furydrops/1977

Есть ли у ИИ шанс стать технологией широкого применения?

Василий Тополев приводит тезисы статьи FT о том, что экономика США пошла ва-банк, сделав ставку на ИИ. Если ставка сыграет, то XXI век может стать веком доминирования штатов в экономике, каким был и век XX. Если нет,— «король окажется голым». Сегодня я принял участие во встрече Клуба молодых экономистов, где обсуждали потенциал ИИ как ускорителя роста. Ближе всего мне была позиция Александра Исакова (Центр макроэкономических исследований Сбербанка), о самом обсуждении расскажу позже, но об этом я расскажу в другой раз. Вопрос о целесообразности такой ставки тесно связан с моим выступлением.

Может ли генеративный ИИ сыграть роль парового двигателя для современной экономики?

1. Технология широкого применения должна заметно повышать производительность во множестве секторов, значимых для экономики. Сегодня всё большую долю занимает сефра услуг, где распространён «эффект Баумоля» — рост зарплат в сферах с низким приростом производительности (юриспруденция, здравоохранение, образование, детские сады и т.д.), вызванный ростом зарплат в отраслях, где производительность росла. Все приведенные мной в пример сферы важны, но объём их услуг тесно связан с числом занятых, и предыдущие технологии не давали большого прироста производительности.

2. Эффект Баумоля — лишь одна из причин удорожания услуг, но значимая. С 2000 года по вторую половину 2024 года средняя почасовая оплата выросла на 118,5%. При этом услуги больниц подорожали на 256%, обучение в колледже — на 188%, детские сады — на 140%. При таких соотношениях расходы на услуги ощущаются как снижение реального уровня жизни, хотя многие товары стали доступнее.

3. Поможет ли генеративный ИИ «излечить» услуги от болезни издержек? Технология применима в большинстве профессий и вероятно влиятельнее предыдущих волн автоматизации. При этом, лишь немногие профессии полностью автоматизируются [Brynjolfson et al., 2018]. Доступная эмпирика показывает экономию рабочего времени при внедрении генеративного ИИ: чем больше доля его использования в профессии/отрасли, тем больше экономится время (с вариациями) — это наблюдается в и образовании, и в юриспруденции, и в здравоохранении [Bick et al., 2025]. Результат обнадеживает, но многие исследования опираются на внутрифирменные, а не независимые бенчмарки.

4. Широкое применение ИИ теоретически позволит части работников перейти на четырёхдневку без потери доходов и производительности [Garcia et al., 2023a; 2023b]. На практике, однако, эффект может быть обратным: исследование [Jiang et al., 2025] показывает, что чем интенсивнее использование ИИ в профессии, тем больше становится общее рабочее время (в среднем рост около 8% между квартилями). Объяснение — «парадокс Джевонса»: ИИ дополняет, а не просто заменяет труд, повышая производительность и порождая новые задачи, что увеличивает потребность в труде.

5. Есть основания считать, что генеративный ИИ потенциально может стать технологией широкого применения и ослабить эффект Баумоля. Но «основания» — не гарантия. Существуют глобальные риски (фрагментация мировой экономики, ограничения доступа к технологиям — вопросы экономической безопасности) и внутренние риски (неравный доступ внутри экономики). Если доступ к технологии ограничен, эффект на общую производительность может быть неоднозначным: не имеющие доступа фирмы сокращают деятельность и уходят в менее производительные сферы, что снижает среднюю производительность. Это подчёркивает инфраструктурную роль технологии и вызывает регуляторные вопросы (вдобавок к вопросам спецификации прав собственности и прозрачности алгоритмов).

Тем не менее, современные исследования позволяют с осторожностью утверждать, что «All in» может оказаться выигрышной стратегией и принести крупные дивиденды.

Любопытное замечание про ловушку ликвидности (ситуация, когда даже снижение ставки до нуля не приводит к восстановлению экономики после сильного шока спроса) от @longviewecon.

Дополню таким соображением. В кризис 2008 года центробанки активно использовали нетрадиционные инструменты денежно-кредитной политики. Традиционная ДКП влияет на краткосрочные ставки, но количественное смягчение и практика forward guidance направлена на снижение долгосрочных. И они действительно упали, находясь все последующее десятилетие на исторически рекордных низких уровнях.

Такая структура ставок создает предпосылки для инвестиций в долгосрочные капиталоемкие проекты. Как мне кажется, во многом это обстоятельство и привело к интенсификации исследований и разработок в области ИИ (в т.ч. и генеративного).

В каком-то смысле предшествовавший бум, обернувшийся крахом, стал драйвером для потенциально новой технологии широкого применения.

Человеческие судьбы в зеркале Великой рецессии

2007 год. Пригород Чикаго. Жизнь Шона Сандоны была воплощением американской мечты: его строительная компания процветала, а он возводил дорогие дома на продажу. Но вскоре рынок рухнул. Самый амбициозный проект Шона продать не удалось, и, пытаясь покрыть долги, он потерял почти всё.

В 2008 году экономика обвалилась, а Шон обанкротился.

Я был гендиректором компании с миллионным оборотом, а стал человеком, который раздает флаеры и убирает собачье дерьмо.

Он лишился бизнеса, денег и семьи. Последним ударом был пожар в его собственном доме. Стоя перед пепелищем, Шон сказал: «Я никогда не сдамся!»

То, что для Шона было фундаментом светлого будущего, стало символом поражения. Его фирма попала в число первых жертв надвигающегося экономического цунами, накрывшего вскоре не только США, но и весь мир.

С этой истории начинается 6 сезон документального подкаста «Черный лебедь» от студии «Терменвокс», который посвящен Мировому финансовому кризису или, как его называют экономисты, Великой рецессии. Сегодня вышел первый эпизод, где рассказывается о том, как один из самых надежных и желанных активов в мире, подлинный символ американской мечты — семейный дом с лужайкой и бассейном — превратился в триггер мировой финансовой катастрофы.

Ребята из студии «Терменвокс» — профессионалы своего дела. Захватывающий сторителлинг, где сложные финансовые инструменты объясняются просто, а макроэкономические характристики кризиса драматично переплетаются с реальными историями людей — от главы ФРС Бена Бернанке и финансовых воротил Уолл-стрит до простых работяг и предпринимателей из разных стран мира. Высокое качество звука и усиливающий вовлеченность слушателя постпродакшен. И...

Экономическому сезону подкаста нужен подходящий ведущий. Эту роль на себя примерил я (а еще выступил в качестве научного редактора сценария). Начиная с сегодняшнего дня каждую неделю я буду рассказывать о том, как началась и разворачивалась Великая рецессия — пожалуй, самый влиятельный по масштабам черный лебедь XXI века.

6 сезон подкаста доступен на всех подкаст-площадках и YouTube.

Чтобы не пропустить новые выпуски, подписывайтесь на телеграм-канал студии @terminvox и подкаста @blackswan_podcast.

Подключайтесь! Уверен, вы не пожалеете.

На вопрос о том, почему Дональд Трамп не стал лауреатом премии мира представитель норвежского Нобелевского комитета ответил:

Мы без конца благодарим Дональда Трампа, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить - кто развязал мировую торговую ВОЙНУ?

Норвежский Нобелевский комитет в 2025: вручает премию мира Марии Мачадо, а не Дональду Трампу

Трамп в 2026: иногда надо брать пример с демократов, забыв о разногласиях

Трамп в первый срок: JOBS! JOBS! JOBS!

Трамп во второй срок: YOU'RE FIRED! AND YOU! AND YOU TOO!

А всего-то нужно было вручить премию мира правильному человеку...

https://t.me/markettwits/343391

Королевская академия наук Швеции приняла решение присудить премию Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля 2025 года Джоэлю Мокиру, Филиппу Агийону и Питеру Ховитту «за объяснение инновационного экономического роста». Половина премии присуждена Джоэлю Мокиру «за определение предпосылок устойчивого роста посредством технологического прогресса», а другая половина — совместно Филиппу Агийону и Питеру Ховитту «за теорию устойчивого роста посредством созидательного разрушения».

Мокир использовал исторические источники как один из способов раскрыть причины того, что устойчивый рост становится новой нормой. Агийон и Ховитт также исследовали механизмы, лежащие в основе устойчивого роста. В статье 1992 года они построили математическую модель «созидательного разрушения».

Подробнее расскажу позже. Выбор - достойный.

От стагнации к устойчивому росту

(перевод научно-популярного разъяснения Нобелевского комитета о премии по экономике 2025 года)

За последние 200 лет мир пережил рост экономики в небывалых масштабах. Его основой является постоянный поток технологических инноваций. Устойчивый экономический рост возникает тогда, когда новые технологии заменяют старые в рамках процесса, известного как "созидетельное разрушение". Используя разные методы, лауреаты премии этого года по экономическим наукам объясняют, почему такое развитие стало возможным и что необходимо для продолжения роста.

В течение большей части истории человечества уровень жизни не менялся существенно от одного поколения к другому, несмотря на отдельные важные открытия. Они иногда приводили к улучшению качества жизни, но рост всегда в конце концов останавливался.

Принципиально ситуация изменилась вместе с Промышленной революцией, которая произошла чуть более двух столетий назад. Начавшись в Великобритании, а затем распространившись на другие страны, технологические инновации и научный прогресс породили не отдельные события, а непрекращающийся цикл инноваций и прогресса. Это привело к устойчивому и удивительно стабильному росту.

Премия этого года связана с объяснениями устойчивого роста, основанного на технологических инновациях. Экономический историк Джоэль Мокир удостоен половины премии за описание механизмов, которые позволяют научным прорывам и их практическим приложениям усиливать друг друга и создавать самоподдерживающийся процесс, ведущий к устойчивому экономическому росту. Поскольку это процесс, который бросает вызов устоявшимся интересам, он также демонстрирует как важно обществу быть открытым новым идеям и допускать изменения.

Другую половину премии получают экономисты Филипп Агийон и Питер Ховитт. В совместной публикации 1992 года они построили математическую модель, показавшую, как компании инвестируют в улучшенные производственные процессы и новые более качественные продукты, в то время как фирмы, ранее имевшие лучшие продукты, вытесняются с рынка. Рост возникает благодаря процессу созидательного разрушения. Этот процесс творческий, потому что опирается на инновации, но он также разрушителен, поскольку старые продукты устаревают и теряют коммерческую ценность. Со временем этот процесс коренным образом изменил наши общества — в течение одного–двух столетий изменилось практически всё.

Полезное знание

Что же создаёт устойчивый экономический рост? Лауреаты этого года использовали разные методы, чтобы ответить на этот вопрос. В своих исследованиях по экономической истории Джоэль Мокир показал — необходим непрерывный поток полезного знания. Это полезное знание состоит из двух частей: первая — то, что Мокир называет propositional knowledge, то есть систематическое описание закономерностей в природе, которое объясняет, почему что-то работает; вторая — prescriptive knowledge, т.е. практические инструкции, чертежи или рецепты, которые описывают, что необходимо для того, чтобы что-то работало.

Мокир показывает, что до Промышленной революции технологические инновации в основном основывались на предписывающем (prescriptive) знании. Люди знали, что что-то работает, но не знали, почему. Объясняющее (propositional) знание, например, в математике и естествознании (natural philosphy), развивалось без связи с предписывающим знанием, что делало трудным и даже невозможным опору на уже имеющиеся знания. Попытки внедрить инновации часто были бессистемными или использовали подходы, которые человек с достаточным объясняющим знанием счёл бы тщетными — например, создать вечный двигатель или применять алхимию для производства золота.

XVI и XVII века стали свидетелями Научной революции в рамках Просвещения. Учёные стали настаивать на точных методах измерения, контролируемых экспериментах и требовании воспроизводимости результатов, что привело к улучшению обратной связи между объясняющим и предписывающим знанием. Это увеличило накопление полезного знания, которое можно было использовать при производстве товаров и услуг. Типичные примеры включают то, как паровую машину усовершенствовали благодаря современным представлениям об атмосферном давлении и вакууме, также улучшения в производстве стали благодаря пониманию того, как кислород снижает содержание углерода в расплавленном чугуне. Приобретение полезного знания облегчало совершенствование существующих изобретений и открывало для них новые области применения.

От теории к практике

Однако, чтобы новые идеи были реализованы, необходимы практические, технические и, не в последнюю очередь, коммерческие знания. Без них даже самые блестящие идеи останутся на чертежном столе — например, эскизы вертолёта Леонардо да Винчи. Мокир подчёркивал, что устойчивый рост впервые произошёл в Великобритании потому, что там было много квалифицированных ремесленников и инженеров. Они могли понимать чертежи и превращать идеи в коммерческие продукты, и это было жизненно важно для достижения устойчивого роста.

Снижение сопротивления изменениям

Ещё одним фактором, который Мокир считает необходимым для устойчивого роста, является открытость общества к изменениям. Рост, основанный на технологических изменениях, создаёт не только победителей, но и проигравших. Новые изобретения заменяют старые технологии и могут разрушать существующие структуры и способы. Он показал, что новая технология часто встречает сопротивление со стороны устоявшихся групп интересов, которые ощущают угрозу своим привилегиям.

Эпоха Просвещения привнесла общее повышение терпимости к изменениям. Новые институты, такие как британский парламент, не предоставляли тем, кто обладал привилегиями, тех же возможностей блокировать изменения. Вместо этого представители групп интересов получили возможность собираться и находить взаимовыгодные компромиссы. Эти институциональные изменения устранили большую преграду на пути к устойчивому росту.

Объясняющее (propositional) знание иногда также способствует снижению сопротивления новым идеям. В XIX веке венгерский врач Игнац Земмельвейс обнаружил, что смертность матерей резко сокращается, если врачи и другой персонал моют руки. Если бы он знал, почему это так работаяет, и мог доказать существование опасных бактерий, которые уничтожаются мытьём рук, его идеи могли бы оказать влияние раньше.

Рост — преобразующий процесс

Джоэль Мокир использовал исторические наблюдения, чтобы выявить факторы, необходимые для устойчивого роста. Вдохновлённые современными данными, Филипп Агийон и Питер Ховитт оформили экономическую модель, показывающую, как технологический прогресс ведёт к устойчивому росту. Эти подходы различны, но по сути они рассматривают те же вопросы и явления.

Как мы увидели выше, экономический рост в индустриализованных странах, таких как Великобритания и Швеция, был поразительно стабильным. Однако реальность далека от стабильности. В США, например, более 10 процентов всех компаний ежегодно выходят из бизнеса, и примерно столько же создаётся. Среди оставшихся предприятий ежегодно возникает и исчезает большое число рабочих мест. Даже если эти показатели не столь высоки в других странах, картина та же.

Агийон и Ховитт осознали, что этот преобразующий процесс созидательного разрушения, при котором компании и рабочие места постоянно исчезают и возникают, лежит в центре механизма, приводящего к устойчивому росту. Компания, у которой есть идея лучшего продукта или более эффективного способа производства, может превзойти других и стать лидером рынка. Но как только это происходит, для других компаний появляется стимул ещё больше улучшать продукт или способ производства и таким образом подняться на вершину.

Прорывная модель

Упрощённое описание некоторых важных механизмов модели таково: в экономике есть фирмы с наилучшей и наиболее передовой технологией; когда они получают патенты на свои продукты, им могут платить больше, чем их производственные затраты, и таким образом они извлекают прибыль как монополисты. Это те компании, которые поднялись на вершину лестницы. Патент защищает от конкуренции, но не от другой компании, создающей новое патентоспособное изобретение. Если новый продукт или производственный процесс достаточно хороши, они могут вытеснить старый и подняться ещё выше по лестнице.

Возможность получить прибыль от монопольного положения, пусть и временно, создаёт стимулы у компаний инвестировать в исследования и разработки (R&D). Чем дольше фирма полагает, что сможет оставаться на вершине лестницы, тем сильнее стимулы и тем больше инвестиций в R&D. Однако большее количество R&D приводит к сокращению среднего времени до следующей инновации, и фирма на вершине оказывается вытесненной. В экономике возникает равновесие между этими силами, которое определяет, сколько вкладывается в R&D, а значит и скорость созидательного разрушения и экономического роста.

Деньги для инвестиций в R&D происходят из сбережений домохозяйств. То, сколько они откладывают, зависит от процентной ставки, которая, в свою очередь, подвержена влиянию темпов роста экономики. Следовательно, производство, R&D, финансовые рынки и сбережения домохозяйств взаимосвязаны и не могут анализироваться в изоляции. Экономисты называют модель, в которой разные рынки находятся в равновесии, макроэкономической моделью с общим равновесием. Модель, которую Агийонон и Ховитт представили в своей статье 1992 года, была первой макроэкономической моделью созидательного разрушения, обладающей общим равновесием.