Почему мы добровольно отказались от свободы

Мы должны подбирать слова всему происходящему.

Мир стремительно меняется, точнее, уже изменился. Мы наблюдаем великий прогресс и одновременно пугающий регресс нашей цивилизации: технологическое развитие, связанное прежде всего с тренировкой нейросетей, и вместе с тем — вычеркивание этики. Не пересмотр этических норм, необходимый для поиска новых опор в столь необычайном положении, а именно их уничтожение.

То, что было утвержденным и поощряемым на протяжении долгих лет, в один момент стало чучелом. Права и свободы — от гражданских до личных — выветриваются. На возможность распоряжаться собственным телом и разумом вешается замок.

Свобода сделалась избыточной и потому обвалилась в цене. Люди запаниковали.

Несколько десятилетий мы жили в практически стерильном мире, изобилующим различными благами, от которых человеку сыто. Сытый, он принялся разбираться, что мешает ему быть вдобавок счастливым, и понял: отсутствие всяческих прав. Права раздали. (Но ведь за них боролись, скажете вы. Это так, однако бороться стало возможным потому, что право на борьбу уже существовало.)

И вот выяснилось, что свобода для человека страшна. Получив ее, человек пугается и принимается за старое — выяснять, почему именно он достойнее других в своих правах (догадываясь о сути каламбура: нужно стать правее, чтобы быть левее).

Вместо того чтобы, наслаждаясь собственным благом, созидать общее, люди испугались ответственности за личный выбор. И окончательно разъединились. Тут уж, как говорил инквизитор у Достоевского или, вторя ему шестьдесят лет спустя, Эрих Фромм: человек убегает от свободы, ибо она слишком мучительна для его совести.

Поэтому вместо общего блага в виде мирных технологий, повсеместных искусств, ремесел, доступной медицинской помощи мы получили новые войны, политический и культурный кризис и бестолковое убеждение, что скоро порядок наведут роботы. Хотя мы даже не пытаемся искать слова для осмысления новой реальности, в которой ждем от роботов манны небесной.

Выбирать страшно, поэтому мы снова надеемся, что кто-то выберет за нас и тем избавит от ответственности за выбор, а значит — от переживаний.

Вымарывание выстраданной прошлым морали приведет к печальным последствиям. Но, встретившись с ними, мы, возможно, поймем: обменять свободу на спокойствие не получится. У иллюзий высокая цена. Например, представление о том, что война — это мир, в конце концов превратило войну в сам ритм времени.

Свобода иррациональна. Зло произрастает из свободы его творить, но без свободы не существует добра.

Мне кажется, искать слова для описания нового мира и своего в нем места — это и про личную ответственность, и про общее благо. Возможно, не стоит избавляться от мук совести, потому что именно они высвечивают ложь — прежде всего самому себе.

Не бойтесь говорить. Молчание дороже страха быть неверно понятным.

Размышляла о долгожительстве и долгожителях. Вспомнила академика Бориса Аркадьевича Лапина, много лет возглавлявшего НИИ медицинской приматологии. Мне выпала честь лично познакомиться с ним. И, когда он — почтеннейший (хочу добавить: но невероятно энергичный) старец — жал мне, молодой журналистке, руку, ему было уже за девяносто. Умер же он в возрасте девяносто восьми лет.

Я не имею понятия, сколько лет моему соседу Джону, но скажу так: у него пожилые внуки. Наверное, Джону пятьсот. Он любит по вечерам сидеть у окна со своей супругой и пить кока-колу или вино. Ему постоянно привозят посылки с книгами.

Прабабушка моей приятельницы прожила сто три года. До самого конца жизни она следила, чтобы в холодильнике была рыба. Красила ногти и принялась за изучение французского, когда ей было под сотню.

И, хотя про Лапина мне с завистливой иронией говорили, что он-де чё-то жрет в своем НИИ, а про Джона я и сама шучу, что он бодрится красным винцом, дело не в этом.

Я убеждена, что долгожителей объединяет любовь. Страстная, юношеская. Любовь к тем, кто с ними рядом; к делу, которое они делают. Ко всему миру.

Когда я слушала истории академика Лапина, они все до одной утверждали жизнь, несмотря на то, что XX век никого не поберег. Лапин выглядел и говорил так, как выглядят и говорят абсолютно счастливые люди — кто на своем месте, чья жизнь наполнена смыслом. Смыслом Бориса Аркадьевича была наука. А еще он был женат на очаровательной Лелите Андреевне — всего несколькими годами моложе него. Я видела, как после интервью они оба сели в машину — он за руль, она пассажиром — и укатили.

А Джон, неунывающий, молодцеватый Джон, вдруг захворал. На днях я встретила его с ходунками. Он сказал, что ему лучше, но нужно восстанавливаться, — и вчесал на своих ходунках в сторону парка.

Пишите.

Журавлиная стрелка постепенно отклоняется к югу. Календарь одним бодрым пинком отправил лето за пределы географических широт, и остается только мчаться в Латинскую Америку или заворачиваться в шерстяное и горевать о потерянном времени.

Если бы это был пост рекламный, я бы приписала следом: а еще можно пойти учиться. Но я с трудом выношу, когда мне топорно тычут в физию чем-то, что я и сама хотела бы приобрести, но не стану именно из-за топорного тыканья в физию.

Я знаю, что тот из вас, кому это не нужно, всё равно пройдет мимо, а заинтересованный текст дочитает (текст, который я пишу, глядя на красное кухонное полотенце, вышитое древнерусской тоской). Однако мне непросто говорить так, чтобы вы поверили: этот текст не рекламный, а человеческий.

За ним я, Вэл Щербак, которая обожает литературу, разбирается в риторике, соображает в психологии и желает, чтобы людей тонких, чувствительных, умеющих красиво выражать свои мысли, стало больше. И да, я хочу находить единомышленников, и среди студентов я их нахожу. Это большое счастье.

Роботы могут присвоить себе то, что мы считали истинно нашим, — речь, но они не могут присвоить индивидуально-чувственный опыт, делающий нас людьми. А опыт этот выражается в искусстве. Прежде всего — в искусстве слова.

В общем, записывайтесь на осень. Улучшение речи, ораторское или — для совсем отчаянных, кого Мариванна не доконала сочинениями, — литературное мастерство.

Я забыла сказать, что развитие речи — это прежде всего обнаружение смыслов. В книгах многие наши слезы уже пролиты и радости отпразднованы. Остается только узнать своё, найти ответы на личные вопросы и выразить себя в собственном слове. Это приносит огромное облегчение. Это и есть лекарство от ощущения оставленности.

Сайт для записи вот.

Как научиться общаться?

Замечали, что диалог между людьми всё чаще превращается или в свару, или в молчаливое сопротивление одного из участников? Второе при этом диалогичности не теряет, просто переходит из внешнего поля во внутреннее: человек продолжает беседу в своих мыслях. Боюсь, что появление языковых моделей окончательно разрушит то, на чем еще держится наша кукуха, — человеческое общение.

Всё больше студентов и даже клиентов в терапии хотят научиться общаться. Как бы заново причем. Слышу одно: "Раньше мог, сейчас разучился".

Поэтому я решила написать статью, которую и назвала "Как научиться общаться". Ведь я свои чувства проживаю через текст, в том числе публицистический. Считайте, что статья написана волнением и печалью, но всё же и надеждой — на то, что мы справимся и не сделаемся дробями в мире, расположенному к целостности.

Для вас я коротко перечислю три пункта из статьи, полный текст можете прочесть тут.

Итак, что общению помогает:

1. Признать силу слова. Слово воздействует не только на собеседника, но и на говорящего. Мы слышим себя, когда говорим, и верим себе. Если жена называет мужа тряпкой, это оскорбление начинает описывать реальность. Муж в глазах жены действительно превращается в тряпку.

2. Запихать тему личных границ в инстаграм. Личные границы важны и нужны, но мне чудовищно опротивело то, что из этой темы соорудили популярные блогеры. Теперь это мемориал, к которому только и остается, что гвоздички подкладывать.

Когда мы общаемся, мы открываемся друг другу. Мы соприкасаемся идеями, чувствами, телами. Отношения — это встреча, которая невозможна, если человек всё время боится, что кто-то покусится на его свободу. Личные границы не панцирь, а место, где существует моё «Я», которым я могу познавать «Я» другого, оставаясь собой.

3. Конкурировать лучше всего через объединение. Многие отношения так или иначе включают в себя соревновательность. Есть много способов конкурировать, но самый выигрышный — для всех — сотрудничество. Однако оно получится лишь тогда, когда я принимаю свои слабые и сильные стороны и готова принять слабые и сильные стороны другого.

В общем, давайте друг с другом разговаривать — по-доброму, спокойно и осмысленно. По-человечески.

Спасибо, что читаете.

До эмиграции у меня была фантазия: вот я перееду, найду единомышленников, соберу их и устрою сообщество. До меня этого не получалось лишь потому, что никто не старался. Такое вот розоватое мечтательство, настоянное на молодецком всемогуществе.

Тогда я, конечно же, об эмиграции ничего не знала. Моя осведомленность построена была на художественной литературе XX века и того же времени мемуаристики, что тоже по своей сути — художественная литература. Личный, он же шкурный, опыт показал, отчего в эмиграции так сложно сколотить теплое, ламповое сообщество.

Родной дом покидают по одной единственной причине — дома плохо. Хорошее не покидают. Эмигранты — это люди, желающие улучшить свою жизнь. Причины неудовлетворенности могут быть разными — от карьерных до ценностных, но, если человек не понимает, куда точно он устремлен, получается бегство. А беглеца питают сомнения и страхи, а не творческие сны.

Я была беглецом, убегавшим, простите мне эту тавтологию, от себя самой. В Канаде я встретила множество других беглецов, так и не понявших, что бежали они прежде всего от себя. Что проблемы, с которыми им не удалось разобраться на родине — в сложных, но привычных условиях, — в эмиграции на космическом лифте уехали в облака.

А проблемы, и теперь я это вижу отчетливо, укореняются в неумении разговаривать и строить связи. Оттуда, где человек создал крепкие и доверительные отношения, не убегают. (Я не беру прямые угрозы вроде репрессий или войны.) Когда дом ощущается как дом, нет смысла искать его в незнакомом месте. Если такое желание появляется, значит, с домом что-то не так. А дом — это прежде всего отношения. Не обои делают дом уютным, а то, чему эти обои свидетели.

У меня не было ощущения дома, и я рванула искать его на чужой земле. Мне радостно, что в какой-то момент я все-таки осознала, что строю жизнь собой, что важнее всего — люди, что слово, на каком языке бы оно ни звучало, — ключ ко всему.

Почему же мне до сих пор не удалось собрать в Канаде сообщество единомышленников? Потому что большинство моих соотечественников вытолкнуло то же самое чувство, что некогда погнало меня на другой континент, — чувство ненужности. Оно было порождением нас самих, а не каких-то внешних обстоятельств, но мы не догадывались об этом. В итоге эта ненужность переехала вместе с нами и привела к дальнейшей изоляции, но никак не к объединению.

Я не умела быть с собой и не умела быть с другими. Отчего-то я решила, что эмиграция это исправит. Я ошиблась. Зато, ударившись лбом о сильнейший кризис, я повзрослела и поняла истинную для себя вещь: чувство дома рождается не из ожиданий, что дадут, а из собственного желания давать.

Но я не теряю надежду на теплое русскоязычное сообщество в Канаде. Я и дальше буду стараться его создать. Если хотите — присоединяйтесь.

Я пророк.

Я провела пять с половиной лет в Канаде. Пять с половиной лет я не ступала на родной континент, отделенный (созвучно — "отдаленный") от меня океаном. И вот впервые за это время я лечу в Европу, с которой я теперь ощущаю почти кровное родство. Когда я жила в Братске и Сочи, остальные российские города казались мне чужими. После переезда в Канаду понятия "свой" и "чужой" расширились до континентальных размахов. Вот и первые поселенцы на Марсе будут не только землянами, но земляками в самом первозданном смысле — людьми с одной з(З)емли.

Но вернусь к пророчеству. Каждый писатель — пророк из-за художественного чутья, однако к своему дару предсказателя я, как водится, относилась несерьезно. Но на днях краем сознания вспомнила о рассказе "Циала", который написала примерно за год до эмиграции, то есть еще до всякого опыта жизни в чужой стране. В нем героиня переезжает в Португалию, где много лет спустя бывшая возлюбленная впервые ее навещает. Это про встречу двух женщин, чьи жизни вновь пересеклись, но в какой-то иной плоскости. Но прежде всего это про встречу настоящего с прошлым.

Короче, я вспомнила об этом рассказе и воспылала любопытством подглядеть, сколько же лет прошло от разлуки героинь до их встречи. Открываю, читаю: "Прошло лет пять или больше..."

Падаю на пол. Полеживаю.

Конечно, сюжет не совпадает с жизнью, а лишь является ее осмыслением (хотя мы знаем, что художественная правда не противоречит правде жизни). Но суть в том, что встреча героинь стала осуществимой именно спустя пять — "или больше" — лет. Появилась не столько физическая, сколько внутренняя возможность по-новому отразиться в глазах того, кто помнит тебя прошлого.

Я не могла знать тогда, но всё же знала, что мне понадобится пять с лишним лет, чтобы не только измениться, но и обрести мужество вновь отправиться за океан с восторгом и тревогой перед встречей, где меня, возможно, не узнают самые близкие люди.

Безмерно радуюсь своему канадскому паспорту, по которому, например, меня в Британию пустили запросто, безо всякого контроля — через турникет со сканером.

Могла ли Валя из Братска о таком мечтать? Могла, мечтала. В нее никто не верил, но она всё равно мечтала. Еще ей говорили, что русский язык никому не нужен, а писатель не профессия. Она попёрлась на журфак, чтобы легально вступить на литераторскую стезю. Через два года после окончания факультета, ругаясь словами среднего рода, она бросила журналистику и стала работать на себя, обучая русскому и литературе (в том время — школьников).

А когда я наконец переехала в Канаду, то получила золотую коллекцию советов, как изменить сферу деятельности, ведь в Канаде русский язык никому не нужен (о, этот прошлогодний снег).

И вот я получила канадское гражданство, живу в Торонто, у меня две практики — одна литературная, другая — психотерапевтическая. До меня всё равно время от времени долетают разнообразные непрошеные мнения и советы, но уже совсем немного. Впрочем, теперь я к этому отношусь совершенно спокойно.

Валя из Братска, двадцать лет назад рассказывавшая друзьям, что будет жить в Канаде, говорила это почти в шутку. Но к чему она, а теперь и я (обратная преемственность разных возрастов одного человека), всегда относилась серьезно, так это к тому, что не бывает общего для всех пути. Я стремилась создавать смыслы и потом поверяла их опытом. И вот теперь я свободно шагаю в Лондон. Да и не только в Лондон. А мой русский язык и литературное творчество принесло в мою жизнь таких прекрасных людей, что я искренне считаю себя счастливым человеком.

Вообще не представляла, что мой спокойный по тону и добрый по смыслу текст про радость бытия вызовет столько ненависти в твиттере. Я хорошо знаю, как много в мире, особенно нынешнем, людей несчастливых. Но еще я знаю, что кто-то хочет жить иначе, а кто-то лелеет свои злоключения. Впрочем, получать наслаждение от страданий можно тогда, когда источником бед является другой. Сам страдающий при этом не развивается, постоянно разыскивая того, кто его накажет. Так — через страдание — он торгует право на бездеятельность.

Иногда истязателем для страдающего оказывается довольный жизнью человек, ведь он не страдает, а значит, не имеет права жить. Мало того, в мире, где всё должно страдать, присутствие такого человека оскорбительно.

Вот и на меня смурные глупцы намотали своих фантазий — я диву далась. Некоторые даже не поленились искать меня в базе канадских психологов и, не найдя, на то указали. На мое объяснение, что я не работаю как местный терапевт, а значит, мне не нужна лицензия, стали издевательски спрашивать, плачу ли я налоги.

Что получается: я написала текст о том, как достигла своей цели — переехать в Канаду и укрепиться в ней, а в ответ получила ненависть, замаскированную под поиск справедливости. Ведь не может же Валя из Братска жить в Канаде просто так. Ее же муж привез. А, муж четыре года уже не муж. Значит, нелегально зарабатывает. А, легально. Значит, налогов не платит. А, всё-таки платит… Наверное, у нее английский корявый, вот она на русском и пишет! И вообще, и вообще!..

Напомнило мне о жанре в ютубе — разоблачительном, когда блогер критикует другого блогера. Если там больше ничего нет, скорее всего, это просто завистник, кормящий таких же завистников; обычно крайне одиозный персонаж.

Моя радость от достигнутого застряла рыбьей костью у злопыхателей в горле. И им непременно нужно вывести меня на чистую воду, ведь не бывает же такого, чтобы человек смог и был тем доволен. Они же своей жизнью недовольны. Только вот от ненависти хуже всего самому злопыхателю. Ненависть разрушает его. Вместо того чтобы улучшать собственную жизнь, он снова и снова ищет новое страдание, чтобы его существование имело хоть какой-то смысл.

Как лошадь Бунина стала ружьем

У каждого автора свой язык.

Чаще всего для читателя художественный язык равен языку обыкновенному. Человек, читая текст, расшифровывает его с помощью привычного для него словаря, где у всякого слова есть приклеенное значение.

Но художественная литература не была бы художественной, если бы не имела собственного языка, отличного от языка привычного.

Художественный текст — это зашифрованное с помощью образов, ритмики, композиции и всего такого авторское послание. Язык писателя есть способ (куда входит и форма, и содержание текста) передачи этого послания.

Например, ружье у Чехова — если рассматривать его как художественную деталь, а не как принцип драматургии — убивает. А у чертяки Бунина, допустим, то же самое ружье символизирует превращение юноши в мужчину. В романе «Жизнь Арсеньева» отец семнадцатилетнего Алеши дарит ему на прощание свою двустволку. Когда-то много лет назад он уже преподнес сыну дар, связанный с инициацией, — тогда это была лошадь. Лошадь гибнет накануне отъезда юноши из дома и творческим велением Бунина преображается в ружье — символ мужества, наследования отцу и, в общем, жизни.

Словом, понимать художественную литературу непросто. Однако чем больше читаешь и думаешь, тем быстрее учишься ее языку, который разрешает проникать в ткань авторского мира еще глубже. На том и стою.

Ну вот и завершилась восьмилетняя терапия с моим психотерапевтом.

Стою у стола с сырком в руке и понимаю: не могу его есть, потому что комом в горле стали слова, которые я должна сказать. Терапия окончена, а способ проживать сильные чувства сохранился — через слово.

Как сильно я изменилась за эти восемь лет — не смогу передать, потому что придется писать цикл романов, а меня, во-первых, и на один роман не хватит, во-вторых, воспоминания создаются тем, кто вспоминает, а вовсе не тем, кто жил в прошлом. Как я уже писала однажды в рассказе: «Прошлое — это не наслоения событий, а впечатления о них, склеенные сегодняшним моментом — точкой отсчета памяти». И всё зависит от этой точки.

Я пришла на терапию, потому что не справлялась с ужасом. Он спеленал меня так туго, что я не могла спать, есть, мне было тяжело дышать. Я чувствовала, что умираю, а со смертью у меня такая история: еще в детстве я поняла, что жизнь — единственное, чем я обладаю, и вне ее ничего нет. Значит, я должна всеми силами сберечь свою, потому что она — моя, она — это я. И когда я поняла, что умираю, то испугалась поверх того ужаса, что душил меня, и изо всех сил захотела придушить его сама, ведь думала, что он мой истинный мучитель.

Например, совершенно невыносимо мне было по вечерам. Вечер — конец дня, его гибель. Вечерами мне становилось так одиноко, так больно и тоскливо, что я не замечала, как всё теснее жалась к неподходящим людям, местам, идеям. При этом — вот же абсурд — надо было постоянно сбегать. Отовсюду, лишь бы бежать. Особенно по вечерам.

Всё, что происходило потом, — моя трудная, порой изматывающая душевная работа, но возможность ее, эту работу, совершать появилась в отношениях с терапевтом, с которым сегодня я, увы и слава богу, попрощалась. Увы — потому что мне грустно. Слава богу — потому что закончился грандиозный этап моей жизни. Начинается что-то иное и красивое. Что-то очень женское.

Я полюбила вечера. Удивительно, я помню, как плохо мне было раньше, но не могу почувствовать этого. От тоски и боли осталось лишь поэтическое ощущение — то, что по-другому можно называть состраданием; то, что рождается во мне, когда я прикасаюсь к миру; то, что в конце концов становится строкой.

В сотый раз волной обсуждений психотерапии мне вынесло разоблачение гештальт-подхода. Мол, научной основы нет, все гештальтисты — инфоцыгане, а зачинатель гештальта, Фредерик Перлз, вообще умалишенный, даром что психиатр.

Я обучалась и обучаюсь именно гештальт-подходу, поэтому встану на его защиту. Можете считать меня инфоцыганкой — я и мой ручной медведь Антон не станем очень переживать.

В первую голову, научная база есть. Гештальт-терапия выросла из экзистенциальной и экспериментально-феноменологической традиции. Всё новое, особенно зарождающееся на стыке дисциплин, принято ругать. Так вышло и с гуманистическим подходом, к которому относится гештальт, потому что до этого лечение психики было либо психиатрическим, либо строго психоаналитическим делом. С тех пор мы в этом деле продвинулись. Проверенные в последние десятилетия клинические испытания и метаанализы показывают, что эффект от гештальт-терапии сопоставим с другими признанными методами особенно в области тревожных и посттравматических состояний.

Далее. Перлз — фигура, как и все шибкие умники, сложная. Если читать только о его методах, то и правда, может сложиться неприятное (или как минимум странное) впечатление. Но он был первопроходцем, как и Фрейд, о котором тоже чего только не насказано. Оба этих деятеля обросли легендами, как мичуринская ёлка — арбузами. Короче, между Перлзом и современным гештальтом такое же расстояние, как между Фрейдом и нынешней психодинамикой.

Наверное, гештальт мне близок именно потому, что внутри я диссидент. Этот подход никогда не стремился впечатлить академиков, ему тесно в дисциплинарных рамках. Прелесть гештальта в живом контакте, в обретении умения замечать свои ощущения и желания, в понимании способов побега от реальности. В этом смысле он близок к когнитивно-поведенческому подходу, но работает с целостным опытом, а не только с мыслями.

В нашем мире заброшенных диалогов гештальт-подход мне видится спасением. Потому что это не экспертное назидание, а встреча двух людей. Гештальт-терапевт, в отличие от аналитика (при том, что я страшно увлечена анализом), доверяет суждениям клиента. В этом пространстве рождается истинное понимание себя и другого, без которого любые техники теряют смысл.

А то, что на теме психологии вскочило бесчисленное количество жуликов, — и тех, кто «обучает», и тех, кто «обучается», предлагая свои услуги врачевания души, — так это всегда было, особенно в мрачные времена. Спрашивайте психологов об их образовании, опыте, есть ли у них личная терапия и супервизия. Бегите от нарциссов с выкрученными ценниками и от инста-блогеров, постящих просветляющие тексты рядом с голыми фотографиями.

Ссылки на исследования:

- https://www.scirp.org/journal/paperinformation?paperid=92886
- https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/38124328/
- https://www.semanticscholar.org/paper/%5BA-meta-analysis-of-the-effectiveness-of-gestalt-Bretz-Heekerens/ae7b82394c0db95317db70ed344694819a7a75cf
- https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/26610167/

На всякий случай: прошу быть вежливыми в комментариях.

Это довольно мрачный пост, поэтому те из вас, кто в данную минуту пребывает не в самом лёгком состоянии, лучше не читайте дальше.

Раньше я считала разговоры о третьей мировой войне гиперболой, аллегорией, метафорой — да чем угодно, только не реальностью. Теперь же я убеждена, что третья мировая неизбежна. Слишком велико напряжение в обществе. А напряжение в конце концов разряжается. Чрезмерное социальное напряжение разряжается войной.

Мне кажется, этому во многом поспособствовало разрушение межличностных связей на фоне развития соцсетей. В изоляции с человеком творится всякая чертовщина, но главная проблема длительной обособленности — потеря навыков общения. А мы лишь в отношении с другим можем чувствовать себя нормально, и когда этих отношений нет, мы неизбежно начинаем искать причины несчастья и находим их во внешнем мире.

Женщины, желающие быть равными с мужчинами, убивают женское. Мужчины, ищущие «ту самую, не меркантильную, без прицепа», убивают мужское. В итоге и те и другие убивают эротику, без которой жизнь превращается в эпитафию — эстетически выхолощенную надгробную надпись.

Я привела отношения мужчин и женщин в качестве одного из примеров того, что происходит между людьми и формирует среду. Других факторов, конечно, много.

Итак, напряжение возрастает, становясь фоном. Это уже не межличностное, а групповое, общественное напряжение. Оно желает разрядиться. Знаете, как иногда говорят мне клиенты на сессиях: «Я хочу упасть на самое дно, чтобы оттолкнуться от него и начать жить заново». Это не что иное, как фантазия о перерождении, о воскрешении. Но родиться заново можно только после смерти. Как в душе одного человека, так и в обществе зреет именно эта фантазия — тотального разрушения с последующим перерождением. Война — разыгрывание такой фантазии.

Со смертью Путина, боюсь вас огорчить, обстановка не изменится. Потому что Путин — тоже следствие коллективной фантазии — о сильном и суровом отце.

Я хочу, чтобы каждый из нас ощутил себя частью истории. Мы не сторонние наблюдатели, мы созидатели мира. От нас, в конце концов, зависит происходящее. Мне кажется, пора повзрослеть настолько, чтобы это по-настоящему понять и принять.

Продолжаю свои метамодернистские наблюдения за миром и обращаю внимание на любопытное: с одной стороны, человек как никогда яростно стремится быть видимым, с другой — хочет стать предельно обособленным. Он жаждет, чтобы его услышали и одновременно с этим — чтобы от него отстали.

И да, наша жизнь в принципе развивается в вечном столкновении и взаимопроникновении противоположного. Из соединения мужского и женского рождается ребенок. Из страсти и запрета возникает желание. При потере подчас ощущается и горе и облегчение.

Эта штука по-ученому называется антиномией, то есть ситуацией, где противоречивые вещи сами по себе логически верны. Жизнь сложна — жизнь проста. У всего есть смысл — ни у чего нет смысла. Почитайте позднего Чехова, например, его гениальный рассказ «Архиерей», где последние дни и минуты жизни архиерея Петра сотканы из противоречий и одновременной связанности любви и гнева, отчаяния и радости, отвращения и жажды, и проч.

Наша жизнь ткется из вечного желания достичь гармонии, которая, к счастью, недостижима, иначе всё бы сгнило. Однако иллюзия гармонии в виде выхолощенных картинок и видео, в виде текстов, напоминающих чьи-то стройные мысли, уже здесь. Это торговля пародией на смысл, каламбуром на гуманизм, который оказался для общества мегакорпораций тяжелым бременем.

Идеальный мир доступа ко всему, кроме самого важного, — свободы. Мы чувствуем свою противоречивую сущность, но глушим эти ощущения, потому что они неудобны. И тогда не возникает энергии, чтобы жить, желать, творить, чтобы любить.

Я хочу жить и любить. Пусть будут все оттенки, а не только те, что одобрил робот.

Декабрь, конечно, тот еще месяцок. Темный, холодный, гирлянды развесил, как это самое на заборе, и, значит, подмигивает. Пять часов вечера, а снаружи темно, как на складе картона. Морок. Складываю посуду в мойку и рассуждаю: декабрь — ну, положим; январь — январь еще противнее; февраль — тоже фрукт, мне в феврале от зимы так уже тошно, так тошно; вот бы до марта сразу перемотать.

Зато, думаю, такие вот сезоны недружелюбные, пожалуй, самое время побыть с собой, вспомнить о былом, попрощаться с ним, посмеяться над тем, что весело, поплакать о том, что — в крошево. Или наоборот.

Перезимуем как-нибудь. Держитесь. А тем, кто и так на юге, — вы форменные негодяи, вам от души завидую, везунчики вы фотосинтезирующие. Хотя в тепле душа может чересчур обмякнуть, а мне такое не нравится, я люблю тонус (успокоила себя).

Художнику всё равно чем рисовать. Писателю всё равно на чем писать. Фотографу всё равно чем снимать. Если им есть что сказать, они будут высказываться. Думала я, пока почти три года не провела в подвале, который месяц за месяцем убивал мое творчество. Оказалось, что без дневного света писать у меня получается только о чем-то конкретном, что образность связана с пространством, что свобода не только атрибут духовности, но и вполне определенная вещь — свобода от вечного холода, от всесезонной сырости, от мураканов, падающих на голову по ночам.

Метафорам нужно пространство, не закопанное в землю. Я тут взяла блокнот, посидела немного и написала восемьдесят раз слово «залупа». Возможно, во мне просто очухался концептуалист, но, вероятнее, это признак смятого дыхания.

Я давно уже ищу новый дом, но хороший оказалось найти гораздо сложнее, чем я предполагала. А переезжать абы куда из отчаяния — дудки. Я такого горбатого слепила после развода, но тогда и правда деваться было некуда, и вот теперь я в подвале — всё ещё здесь.

О гарантиях в таких делах, как психотерапия и образование. За этот пост благодарю твиттерских хейтеров, которые наследили под твитом о моей злости на требования клиента или студента дать гарантии и обозначить сроки его прогресса.

Для начала скажу, что на вопросы я отвечаю охотно. Я объясняю, как работает терапия или как устроены занятия по риторике и литературе. Но если от меня требуют сделать хорошо за такой-то срок, я прощаюсь. Терапия или процесс обучения — это не доставка товара, не установка унитаза, не починка стула (за эти выпуклые примеры тоже отдельная благодарность хулителям). Мозг меняется постепенно. Развитие происходит медленно, с остановками и даже откатами. У каждого по-разному. Кто-то вкладывается больше, кто-то меньше, кто-то вообще прогуливает или не выполняет рекомендаций, но результата (честное слово, и такое бывает) ожидает все равно.

Для речи, для психики нужна глубина. Ни то ни другое не улучшается парой упражнений. Красота речи — это не техника, а внутренняя культура. Устойчивая психика — не набор аффирмаций, а способность встречаться с реальностью.

Однажды, до всякой еще психологии и риторики, когда я репетировала школьников, ко мне привели пятиклассника, дабы улучшить его успеваемость по русскому языку. Блондин с очаровательными голубыми глазами, этот покладистый около своей бабушки внук во время наших занятий пел. Натурально, он приходил после школы, усаживался за стол и говорил: «Я хочу вам спеть!» — и пел, щенок. Он пел долго, пропевал половину занятия, потом уходил — довольный, розовый. На мои увещевания не реагировал. Наверное, надо было сразу рассказать бабушке о вокальных подвигах внука, но у меня тогда же был ученик, не приступавший к занятию прежде, чем поделится своими новостями. При этом он действительно стал лучше учиться, вырулил с «двойки» на «четверку» за пару лет. У нас были отличные отношения.

А вот музыкального внука бабушка после нескольких занятий забрала, проворчав, что он стал получать «двойки» за домашнее. Видимо, то самое, которые я не делала за него, пока он пел.

В риторике, например, я точно могу сказать, что при чтении определенных книг, выполнении заданий и соблюдении расписания человеку уже через несколько месяцев станет легче выражать мысли, концентрировать внимание, общаться, рождать идеи даже. Но это всё равно не гарантия. Так же, как после нескольких терапевтических сессий уменьшается тревога. Но и тут нет гарантий. У КПТ, например, есть протокол, но и он, как любой медицинский протокол, не является гарантией результата. Жизнь сложнее протоколов.

В общем, если кто-то требует от специалиста, работающего с психикой (обучение речи — это тоже работа с психикой), профессионального результата в гарантированный срок, это означает лишь желание переложить на него всю ответственности за личностное развитие. Крайне важно отношение человека к собственной работе: взрослый, даже очень тревожный, готов участвовать, экспериментировать, пробовать техники, делать домашнее. А требование: «Скажи срок, когда я стану лучше», — инфантильный способ избежать ответственности.

Перед Новым годом, как и перед днем рождения, задумываешься (или избегаешь задумываться) над самым важным в жизни.

Раньше мне казалось, что самое важное — это исполнение желания. Вот сбудется мечта, и я стану счастливой. Но когда желаемое осуществлялось, счастье было коротким, если вообще было. Потому что, как сокрушался князь Мышкин, не про то вы говорите, не про то.

Вспоминаются мне и слова одного психотерапевта, сказавшего в ответ на мою историю о расползающемся браке так: «Жалко, конечно. Есть рядом человек, а встретиться не получается». Я тогда подумала: «Что за ерунда? Не хочу я с ним встречаться, я развестись хочу». И только теперь, спустя несколько лет, поняла настоящий смысл тех слов. Он был не в том, что надо сохранить брак, а в том, что человек рядом — это ценность. И горе, когда она не осознается.

Я вовсе не считаю, что нужно иметь хоть кого, лишь бы был. Я просто полагаю, что ближний достоин быть увиденным так же, как и я. Раньше я думала, что меня не видят, а сама при этом была слепа как крот.

Празднование Нового года — это прежде всего обряд очищения. За год мы будто бы зарастаем грязью бытия, и конец года — отличный способ избавиться от скверны. Кстати, в фильме «Ирония судьбы» это показано буквально. Помните? «Каждый год, 31-го декабря, мы с друзьями ходим в баню. Ну, моемся мы!» — лепечет пьяный герой, оправдывая свое внезапное появление в зазеркалье ленинградской реальности. На самом деле эта история о перерождении. Каждый год, 31-го декабря, мы как бы умираем и рождаемся вновь.

Ощущение нечистоты бывает и в отношениях, и тогда из них хочется убежать. И чем дольше отношения, тем больше в них копится «грязного» — обид, разочарований, злости, вины и проч. Того, что охота просто выбросить, но выбрасывать приходится вместе с человеком и отчасти — с собой. И тогда я вновь возвращаюсь к словам психотерапевта, смысл которых теперь звучит для меня так: «Побег ничего не меняет».

Наверное, еще не время для новогодних пожеланий, но я всё же пожелаю нам не убегать друг от друга, а наоборот, двигаться навстречу. Это непросто, злиться сильно легче, чем прощаться, но всё же ничего в жизни не имеет большей ценности, чем близость с другими людьми. Не с каждым возможно встретиться, это правда. Но иногда дело всё же в нас самих.

Я обнимаю каждого и благодарю за то, что вы меня читаете. Всё обязательно будет хорошо, чтобы стать ещё лучше.

Дорогие мои, поздравляю вас с Новым годом!

Красивых вам грёз, ярких снов, но счастливее всего чтобы — реальность.

Будет в 2026 году по-всякому, но точно будет интересно. Потому что мы живы и мы вместе.

❤️🎄