Буквально я, когда рассказываю своему тестю, бате и возрастным подписчикам об экономической истории 80-90-х.

За мем спасибо @USSResearch

Трансмиссия не работает?

Много сообщений в последние время о том, что высокая ставка не помогает охладить кредитование и экономику. Смотрите, мол, ставка уже давно 16%, а кредит продолжает расти как не в себя.

И вообще чем выше ставки, тем больше кредита, ММТ по-русски и все дела.

На самом деле, нет. Просто ставка — это инструмент рыночный. И эффективно работает в рыночных условиях.

Возьмем, например, ипотеку — уберем из нее все льготное и посмотрим, что произошло за год. Напомню rule of thumb: изменение ставки на 1 пп. меняет спрос на ипотечные кредиты на ~10%, при прочих равных.

• В 1П 2023 г. средняя ставка по рыночной ипотеке была 11%, а банки выдали рыночных ипотечных кредитов на 1,2 трлн руб.

• В 1П 2024 г. средняя ставка подскочила до 17% (+ 6пп.). Что произошло с выдачами? Они упали до 0,5 трлн руб. (-60%).

Так что хорошо все с трансмиссией: рыночный инструмент влияет на рыночные сегменты, как и должен.

А то, что в экономике много нерыночного и всякого прочего бюджетного, ну тут уж извините. Это вопрос не к процентным ставкам.

@helicoptermacro

Вместе с подписчиками заметили несоответствие данных в посте Кирилла Родионова касательно акцизных поступлений. Я написал об этом Кириллу, он внес правки. Общая логика возражений не меняется, но уточнение данных - это важно.

https://t.me/kirillrodionov/973

Давайте по трансмиссии и ставочке проговорим кое-что еще (пост сложный, я предупредил).

В майском комментарии Банка России "Денежно-кредитные условия и трансмиссионный механизм денежно-кредитной политики" отмечается продолжение роста корпоративного кредита (правда, темп роста замедлился), а также рост спроса населения на кредиты (кредитные карты, краткосрочные кредиты, льготные программы и автокредиты).

Получается, что ставка не работает? Не совсем.

Чтобы объяснить этот феномен требуется углубиться в теорию потребления. Если коротко, то потребитель дисконтирует свои доходы и потребление на всем горизонте жизненного цикла (можно и на бесконечном горизонте смотреть, но это особо сути не меняет). При этом потребители могут быть разными.

Ключевыми параметрами здесь выступают: реальная ставка сбережений и займов (для удобства её можно объединить, потому что для нас важно движение ставок, их величина тоже важна, но всегда рост ставок по займам и по депозитам происходит синхронно), текущий и будущие доходы, а также субъективная норма дисконтирования.

Остановимся на последней.

Субъективная норма дисконтирования - это величина, которая показывает, насколько потребитель ценит текущее потребление относительно будущего. Если она высокая, то текущее потребление в приоритете. Если низкая, наоборот.

Но потребитель смотрит на соотношение всех параметров.

Если реальная ставка (r) больше субъективной нормы дисконтирования (δ) - r > δ, то потребитель будет сберегателем (предпочитает наращивание потребления в будущем относительно текущего периода). На таких потребителей ставка УЖЕ работает. Они меньше тратят, больше сберегают (правда все равно могут оформлять кредитные карты, где есть льготный период, снимать деньги с них и размещать на депозит, что дает им "бесплатные" деньги на период действия льготного периода).

Если r < δ, то потребитель продолжит брать займы, для него текущее потребление важнее будущего. Это классический заёмщик.

А если r = δ, то потребитель будет стремиться выравнивать потребление на всем горизонте планирования (нейтрал).

То есть размер ставки по-разному сказывается на разных потребителях. Чем ниже значение δ, тем меньшее повышение ставки нужно, чтобы человек выбрал сберегательную модель. И это мы еще не учли изменение других параметров, а это важно. То есть я взял ситуацию, когда нет увеличения постоянного дохода (важно, что не временного).

Что будет с каждым из видов потребителей, если все уверены, что в будущем постоянный доход будет расти (ЦБ, например, такой оптимизм отмечает)?

Все увеличат потребление. Но каждый в разном объеме. Для сберегателей - это будет самый наименьший прирост текущего потребления, большую часть прироста он направит на сбережения, объем кредитов упадет. Нейтралы увеличат потребление на всем горизонте планирования в равной степени, по кредитам будет нейтральный эффект. А вот заемщики увеличат текущее потребление, в том числе за счет роста кредита.

Таким образом, в плане трансмиссии ставки на потребителей важно учитывать то, как именно распределены сберегатели, нейтралы и заемщики среди всех агентов. Если для кого-то эффект ставки уже перекрывает эффект дохода, то для кого-то это по-прежнему не так. А еще у нас здесь эффект дохода. И судя по всему, он доминирует рост ставки. Важно, впрочем, отметить, что повышение ставки - это в любом случае снижение потребления, но вопрос заключается в том, относительно какого уровня. В данном случае относительно того, который бы наблюдался без изменения ставки вообще.

В складывающихся условиях я ожидаю не только роста ставки в июле, но и ужесточение неценовых параметров кредита (то, что мы называем макропруденциальными мерами, т.е. ужесточение требований к заемщикам).

Схожий эффект наблюдается и у фирм, о чем я писал здесь. Короче говоря, опять сложно быть одноруким экономистом. При этом исходный тезис о рыночных ставках, я разделяю.

Почтенный мэтр Василий написал пост про КНДР (и почему радоваться предстоящей дружбе особо не стоит), но, как это обычно бывает, на один короткий текст пришлось слишком уж много мыслей и идей. В частности, Василий поднимает проблему связи экономического роста и демократии/диктатуры.

Не буду разбирать приведенные примеры, они сами по себе вряд ли являются как доказательством, так и опровержением гипотезы наличия подобной связи (о статистических аргументах хорошо написано здесь). Мне интересны исследовательские проблемы, с которыми сталкиваются исследователи таких вопросов.

Первый пласт проблем в вопросе связи между темпами экономического роста и демократией (или величиной ВВП на душу и демократией) - это собственно количественная формализация понятия "демократия" (как и понятия "диктатура"). Как именно нам обнаружить связь на большом наборе данных, когда с одной стороны у нас есть конкретная величина (темпы экономического роста), а с другой калейдоскоп очень разных политических режимов, которые лишь формально поделены на определенные группы (например, "либеральная демократия", "электоральная демократия", "электоральная автократия" и "закрытая автократия")?

Каждая группа имеет свои границы, но такие индексы очень условны. Например, Венгрия с 2019 года - электоральная автократия, Сербия с 2011. При этом обе страны, согласно тем же данным, относительно недавно были не то, что электоральными, а самыми что ни на есть либеральными демократиями. Напомню, что Россия так же относится к электоральной автократии. Но не кажется ли вам, что такой рейтинг как-то не совсем корректно отображает сходства и различия между такими разными политическими режимами? Мне определенно кажется. И кажется, с такими данными работать очень проблематично.

Второй пласт проблем: даже если мы добудем статистический аргумент в пользу того, что тип политического режима и темпы экономического роста/уровень развития страны связаны, насколько мы уверены в том, что именно демократизация политического режима выступает в качестве причины более высоких темпов экономического роста/уровня развития? Быть может причинно-следственная связь здесь совершенно иная: высокий уровень развития и высокие темпы роста делают возможными демократизацию, которая сама по себе явялется товаром роскоши (позволить себе такое могут только относительно богатые общества).

Да, у нас есть вполне убедительная теория, которая подчеркивает значимость институтов либеральных демократий для роста, но, увы, получить убедительные эмпирические свидетельства крайне проблематично.

Ранее, я публиковал перевод отличной статьи "Почему не весь мир богат?" Дитриха Волларта. И там указанная мной проблематика раскрыта шире. В одной из заключительных частей перевода есть в том числе и намек на позитивный в научном смысле результат тяжелой работы поиска связи между демократизацией и экономическим ростом. Результаты по-прежнему скромные, но работа, несмотря на сложности, продолжается.

Интересная серия постов от Russian Economic History, посвящённая здоровью советских людей и недофинансированию советской медицины.

Удручающая статистика по здоровью и продолжительности жизни: https://t.me/rusecon/247

Причины такого положения дел (плохая экология - воздух и вода; алкоголизация):
https://t.me/rusecon/248

Недофинансирование, нехватка оборудования и лекарств на примере ленинградского здравоохранения 70-х:
https://t.me/rusecon/251

Бонусом пикрил - результаты проверки системы здравоохранения в октябре 1988 г. В каждой второй больнице СССР нет горячей воды, в каждой седьмой - нет воды вообще.

В общем, в очередной раз убеждаюсь, что 90-е - это не эпоха, которая возникла сама по себе на пустом месте, а самый что ни на есть больной ребёнок больных 80-х.

Советское социальное государство — наш ответ welfare state

Продолжаю мини-цикл о социальной политике в России. Сегодня расскажу о том, как она выглядела в советский период нашей истории — откуда растут ноги у отечественного «социального государства».

Начнем с вводных данных. Советский Союз был огромной и очень разной страной: в его составе были и высоко урбанизированные европейские территории с относительно высокой продолжительностью жизни и низкой рождаемостью, и сельские южные, где все наоборот. Разные климатические условия, плотность населения, неравномерное расположение природных богатств — это вынуждало государство активно перемещать огромные массы людей туда-сюда и перераспределять средства. Сверху накладывались демографические ямы — последствия трагических событий первой половины XX века. Управлялось все это неэффективным и сверхцентрализованным социалистическим государством.

Кратко пробежимся по истории развития социальной политики в СССР — только азы. В дореволюционной России социалка была минимальной и касалась в основном рабочих промышленных предприятий. Коммунисты на протяжении 1920-30-х вводили базовые социальные выплаты для безработных и инвалидов, а также постепенно расширяли категории граждан, которым были положены пенсии. Говорить о каком-то советском государстве всеобщего благосостояния можно лишь после конца Второй мировой войны — в стране появились миллионы сирот, инвалидов и жертв боевых действий, которые нуждались в материальной помощи. С 1950-х годов базовой социалкой были покрыты уже большинство граждан. Далее с развитием советской экономики, а вместе с ней ростом продолжительности жизни, стремительной урбанизацией и бейби-бумом 1960-х социальная политика охватывала все большие и большие группы населения — теперь в фокусе государства оказывались не только старики, но и молодые нуклеарные семьи с работающими матерями.

Советскую модель welfare state сложно классифицировать с точки зрения тех подходов, о которых я рассказывал ранее. Прежде всего, потому что они основаны на опыте стран с демократическим режимом и рыночной экономикой. В СССР при авторитаризме и социалистической экономике государство полностью замыкало социальную сферу на себя, а в отсутствие конкурентной политики широкие слои населения не влияли на выработку конкретных мер.

Авторы характеризуют такую модель как патерналистскую — никакого рынка и третьего сектора, только этатистский хардкор. Она стояла на двух базовых принципах:

- Ставка на неденежные социальные льготы для множества разных групп населения вроде бесплатного проезда в транспорте, путевок в лагеря, санатории и т.д.
- Привязка к месту работы и распределение на уровне госпредприятий — твое трудоустройство определяло, какой спектр услуг и льгот ты будешь получать и какого они будут качества. Несложно догадаться, что социалка у колхозника из средней полосы России, инженера на оборонном предприятии или партийного работника в Москве была у каждого своя.

Также советскую систему можно назвать универсалистской — «бесплатная» или существенно субсидируемая социалка с равным доступом для всех граждан. Как вы уже знаете, финансирование универсалистской модели требует много денег — при рыночной экономике это решается с помощью высокого уровня перераспределения ресурсов через налоги. При социализме, где государство полностью управляет рынком труда и принуждает всех граждан работать, люди расплачивались за социалку сомнительного качества впахивая за копеечные зарплаты там, куда отправит начальство. Советская социальная сфера почти вся финансировалась из бюджета — примерно на 70%, остальное перекидывалось на плечи госпредприятий.

С крахом советской экономики рухнула и ее социальная политика — новые государства объективно оказались не способны тянуть столь дорогую систему. РФ пришлось внедрять новые подходы в новых условиях, о чем пойдет речь в следующем посте этого цикла. А пока можете снова пробежаться по тексту, загибая пальцы каждый раз, когда будете встречать знакомые вам по современной жизни элементы советской социалки.

👆Структура мирового энергобаланса в период с 1800 по 2020 гг.

Нетрудно заметить три энергоперехода: от дров – «традиционной биомассы» – к углю (середина XIX века); от угля – к нефти и газу (середина XX века); от нефти и газа – к ВИЭ (начало XXI века).

Источник данных – портал Our World in Data со ссылкой на ежегодник Energy Institute (в прошлом – BP) и подсчеты Вацлава Смила, представленные в книге Energy Transitions: Global and National Perspectives.

В тему намечающегося третьего энергоперехода.

Английский экономист Уильям Стенли Джевонс в 1865 году написал работу «Угольный вопрос». Джевонс заметил: замена менее эффективных паровых двигателей на более эффективные приводит к тому, что использование новых двигателей становится более массовым, и, как следствие, приводит к росту потребления угля, хотя затраты угля на выпуск одного и того же количества продукции падают. Эту формулу позже стали называть «парадоксом Джевонса». В 1865 году для Британии этот вопрос был очень актуальным. Многие в то время думали, что эффективные паровые двигатели — однозначное благо, потому что способствуют энергоэффективности и, как следствие, сохранению угля. Но все было скорее наоборот: эффективные паровые двигатели способствовали опустошению запасов угля.

Мы используем всё больше природных ресурсов, чем когда бы то ни было. Но при этом человек никогда не был настолько энергоэффективен, как сейчас. Это можно наблюдать в росте энергоэффективности транспорта, и в снижении количества энергии, необходимой для производства той или иной единицы продукции (при росте качества выпускаемого продукта).

Объяснить это просто. Снижение стоимости использования энергии в ведет к росту спроса. Соответственно, если за одно и то же количество топлива можно получить больше благ, агенты будут стремиться к максимизации этого блага. Если поездки на машине станут дешевле, вы будете чаще кататься на машине. Если за 100 кг угля вы произведете не тонну текстиля, а 2, вы захотите произвести 5 тонн текстиля, ведь это стало дешевле.

В 1980-х годах экономисты Даниэль Хаззум и Леонард Брукс вновь рассмотрели парадокс Джевонса применительно к использованию энергии в масштабах уже современного общества. В то время Брукс был главным экономистом агентства по атомной энергии Великобритании. Он заявил: попытки снизить потребление энергии за счет роста энергоэффективности ведут лишь к росту спроса на энергию в масштабах экономики в целом. В 1992 году экономист Гарри Саундерс назвал это утверэжение постулатом Хаззума-Брукса.

Саундерс отметил два важных момента. Первый: рост энергоэффективности делает использование энергии относительно более дешевым, поощряя рост энергопотребления. Второй: рост энергоэффективности ведет к ускоренному экономическому росту, который влечет за собой рост потребления энергии в масштабах экономики в целом.

То есть на микроуровне — улучшение энергоэффективности обычно ведет к снижению потребления энергии. Но на макроуровне более эффективная и относительно более дешевая энергия является причиной более быстрого экономического роста, который, в свою очередь, увеличивает потребление энергии в масштабах экономики в целом. Саундерс приходит к выводу: с учетом микро- и макроэкономического эффектов, технологический прогресс одновременно улучшает энергоэффективность и при этом имеет тенденцию увеличивать общее потребление энергии.

Возникает забавная ситуция: рост потребления энергии приводит к развитию более совершенных видов энергии. Хотите много зеленой энергетики? Не стоит бороться со спросом на энергию в целом.

Крепкий алкоголь и продолжительность жизни

Я тут выше писал про проблемы со здоровьем в СССР и про алкоголизацию. Пришло время поговорить и про Россию в контексте алкоголя.

Напомню. Есть северный тип потребления: редко, но метко (крепкий алкоголь). И есть южный: понемногу, но регулярно (слабоалкогольная продукция). Парадокс в том, что "редко, но метко" действует гораздо хуже, чем "понемногу, но регулярно".

В чем причина?

Львиная доля от общего объема смертей, вызванных алкоголем, приходится на алкогольные отравления, алкогольную кардиомиопатию и алкогольную болезнь печени. Это только прямые эффекты. Но есть и косвенные. Бытовые убийства, самоубийства, ДТП, пожары, отравления - все это тоже часто результат злоупотребления алкоголем. Больше всего людей умирает в январские праздники. Очевидно, что "редко, но метко" здесь играет важную роль. Употребление крепкого алкоголя гораздо сложнее контролировать, что и приводит часто к негативным последствиям.

В Европе люди пьют сильно чаще, чем в России, а тех, кто не пьёт совсем меньше, чем в нашей необъятной. При этом смертность от алкоголя в России выше, а продолжительность жизни ниже (одна из ключевых причин - именно потребление крепкого алкоголя). Просто потрясающий контраст, на самом деле.

В целом, среди исследователей уже давно сложился консенсус: крепкий алкоголь — особенно одномоментно в больших дозах — главная причина высокой алкогольной смертности.

Если северный тип больше связан со снятием стресса, то южный - это скорее про гастрономическую культуру и социализацию.

Отсюда вполне понятными выглядят политические рекомендации: крепкий алкоголь должен стать менее доступным, а слабоалкогольная продукция наоборот.

И нельзя сказать, что в современной России ничего не делали. Делали. Начиная с нулевых и потребление алкоголя снижалось, и смертность падала, и продолжительность жизни росла. Но эффект этих реформ, похоже, перестает действовать, есть даже вероятность разворота трендов в плане алкоголя.

Доля потребелния крепкого алкоголя в России остается высокой. А в последние пару лет видно, что потребление крепкого алкоголя начинает расти быстрее слабоалкогольной продукции (хороший материал по теме здесь).

Что нужно сделать, если ваша цель - добиться снижения алкогольной смертности и роста продолжительности жизни?

1. Ввести раздельное регулирование алкоголя. Сделать мягкие условия для пива, вина и других слабоалкогольных напитков. На самом деле, задел уже есть. Вино выведено из-под общего регулирования, там полно хороших новаций, но этого мало. Да и пивовары и производители слабоалкогольной продукции регулируются по-прежнему на тех же принципах, что и водочники.

2. Ужесточить как оборот, так и доступность + повысить цены на крепкий алкоголь. Короче говоря, меньше точек продаж крепкого алкоголя (вплоть до разрешения только в специализированных магазинах), кратно выше акцизы, выше минимальные цены на крепкий алкоголь. При единовременном снижении барьеров в части слабоалкогольной продукции.

Тут можно напороться на возражение о контрафакте, но оно особо не работает. Дело в том, что потребители контрафакта - это очень ограниченная по численности группа, на которую в целом сложно воздействовать путем ограничений. Как правило, это очень бедные зависимые люди, которым и текущие цены на алкоголь кажутся высокими. Их проблема - в доходах. И это немного другая проблема.

Более того, практически все современные примеры антиалкогольной политики были с одной стороны сопряжены с ростом потребления контрафакта, но с другой - это происходило на фоне снижения смертности от алкоголя и роста продолжительности жизни. Иными словами, положительные эффекты такой политики вымещают отрицательные (если не верите, почитайте, например, про антиалкогольную политику Горбачева).

Но что сейчас?

В России, судя по всему, достаточно мощное водочное лобби, потому что именно производителям крепкого алкоголя выгоден единый режим регулирования алкоголя и слабо дифференцированные акцизы (опять же вино регулируется отдельно). Да, акцизы на водку выше, чем акцизы на вино или пиво. Но, учитывая общую разницу в ценах на крепкий алкоголь и слабоалкогольную продукцию и вино, это различие слабо выливается в стимул перехода на южный тип потребления.

Повышение акцизов на вино и слабый алкоголь вкупе с ростом импортных пошлин при росте цены логистики - это мера в пользу роста потребления крепкого алкоголя. Пример: если брать чистый спирт, 1 бутлыка водки объемом 0,5 ≈ 2 бутылкам вина объемом 0,7 (14%), акциз с бутылки водки ≈ 321,5 рубль, акциз с двух бутылок вина ≈ 151,2 рубля.

В странах южного типа акцизная разница сильно больше (иногда разница в десятки раз).

Здесь важно сделать оговорку. Российские виноделы демонстрируют существенные успехи. И у государства есть заинтересованность в том, чтобы развивать отечественное виноделие (у представителей государства тут свой интерес, так сказать, вспомним про усадьбу Дивноморское). Указынный рост акцизов не коснется вина, которое полностью произведено в России. Виноделие в РФ находится в тепличных условиях. Это может в перспективе ему навредить, но речь не об этом. Дело в том, что такие выигрыши все равно не делают вино в целом дешевле водки. Но мы-то с вами сейчас про антиалкогольную политику.

И тут снова приходится вспомнить про водочное лобби. Моя личная GR-практика в плане развития раздельного регулирования алкоголя по типу алкогольной продукции в России тоже говорит именно что о водочном лоббизме.

С таким подходом роста продолжительности жизни ждать не приходится. Чтобы пришлось - крепкий алкоголь должен стать сильно дороже, а его доступность стать ниже. Ну и слабоалкогольная продукция должна быть выведена из-под общего регулирования.

Почувствуйте разницу.

В Чехии (самая крайняя оранжевая точка на графике) потребление алкоголя на человека старше 15 лет составляет 14,3 л спирта в год, при этом смертность от алкоголя - 4,2 смертей на 100 тысяч человек.

В России - 10,5 литров спирта в год, смертность - 19,4 смертей на 100 тысяч человек.

Хуже только Беларусь.

Источник.

if only you knew how bad things really are

МЫ

Да, мы макроэкономисты такие

Между свободой и безопасностью

Есть всем вполне понятный показатель благосостояния - ВВП на душу. Да, это метрика не полна, да, это средняя по больнице, но при этом она неплохо коррелирует на большой выборке с ключевыми показателями, которые мы привыкли относить к уровню жизни. Например, в странах с более высоким подушевым ВВП обычно выше продолжительность жизни, ниже уровень бедности, ниже уровень убийств, ниже младенческая смертность, выше доступ к образованию, более здоровое население и т.д.

Проблема, однако, в том, что такая корреляция хорошо работает на большой выборке, в которую включены страны с очень разным уровнем дохода. Если мы возьмем богатые страны, все станет гораздо менее однозначным: связь ослабнет. Это можно увидеть на первом графике, если рассмотреть только страны Западной Европы и Western Offshoots. Страны образуют множество точек, когда прирост ВВП на душу слабо влияет на снижение индекса социальных проблем (туда входят все те метрики, которые я перечислил выше + кое-что ещё, чем ниже значение индекса, тем лучше), а США так и вовсе кажется уникальной экономикой, где высокий ВВП на душу соседствует с уругвайским уровнем проблем.

Известно, что неравенство до перераспределения в США и странах Европы находится примерно на одном и том же уровне, но ситуация сильно меняется, если мы посмотрим на ситуацию после (второй график). Это важный момент и вот почему.

На третьем графике можно увидеть более плотную связь между переменными для богатых стран. Она показывает, что неравенство играет важную роль в том, как страна справляется с социальными проблемами: ниже неравенство, ниже уровень социальных проблем. В этой статье самые свежие данные (для актуальной картины надо самостоятельно собрать данные и расчитать индекс, это долго и тянет на академическую статью).

Конечно, корреляция ≠ каузация, но как начальная гипотеза для дальнейших рассуждений - вполне. Мне кажется, что эффект роста среднего дохода предполагает снижение отдачи с точки зрения решения соответствующих социальных проблем и трудностей. И после определенной границы, чтобы их решать, мы уже не можем полагаться сугубо на экономический рост. Требуется проведение политики, направленной на выравнивание доходов, как и политики, которая направлена на минимизацию тех или иных негативных эффектов (например, антиалкогольная политика).

И вот тут как раз и проявляет себя необходимость выбора: вам свободу или вам безопасность? Чем в меньшей степени в богатых странах государство вмешивается и перераспределяет, тем хуже результаты в области политики здравоохранения и решения социальных проблем. Сами по себе показатели в странах, выбирающих свободу, нельзя назвать удручающими для общемирового уровня, но они кажутся такими из-за высокой базы сравнения.

Мне понятны политфилософские и чисто нормативные аргументы в пользу невмешательства. Нормально сказать: мне неважно, что там со статистикой, люди имеют право жить так, как им хочется, это их жизнь, просто пусть помнят, что со свободой приходит и ответственность за самого себя.

Но мне очень сложно принять критику, игнорирующую факты, то бишь критику позитивного в научном смысле результата той или иной политики, которая при этом основана на банальном незнании вопроса или каких-то своих моральных интуциях. Я всегда стараюсь обсуждать вопросы регулирования именно в позитивном смысле. Нормативная часть важна, но это что-то вроде императива для дизайна. Сама конструкция такой политики неизбежно утыкается в её результаты.

Иными словами, если нормативный вопрос - это про "А оно нам надо?", то позитивный - "Если это проблема, то как её решить?" Конечно, перед тем, как перейти к позитивному вопросу, нужно задаться нормативным. Но делать вид, что эти вопросы одинаковые, мне кажется совершенно неверным. В конце концов, лучше стойко упереться в нормативный идеал, чем делать вид, что этот идеал решает все мыслимые проблемы.

Как правило, увы, не решает.

Связь между Индексом социальных проблем и ВВП на душу населения.

ВВП на душу 2013 года соответствует Индексу социальных проблем 2015 года.