Коротко про бензин.
Росстат сообщает о снижении недельного уровня производства бензина. В годовом выражении (неделя этого года к аналогичной неделе прошлого) — это падение суточного производства бенза примерно на 15%. Возникает вопрос, что будет с ценами?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо учитывать:
1. Наличие мощностей хранения. Это сглаживает ценовую динамику, потому как запасы выходят на рынок.
2. Профицит производства бензина и введенный запрет на его экспорт. В среднем на внутренний рынок идет 86-90% от общего объема производства бензина. Экспортные объемы сейчас идут на внутренний рынок. Правда, частично спад производства может объясняться и снижением стимулов к оному (традиционно в РФ профицитное производство тех нефтепродуктов, которые представляют интерес и в плане экспорта, а экспорт сейчас закрыт).
3. Сроки ремонтов и продолжительность простоя мощностей. Падение год к году в моменте не означает аналогичный спад по итогам года. Условно, если 3 месяца суточное производство ниже аналогичного в нормальные времена на 15%, в годовом выражении это даст примерно -4% от годового объема. Это означает, что падение не в моменте, а в годовом выражении перекрывается профицитом мощностей в целом с учетом запрета на экспорт.
4. Повышение в оптовом звене не сразу транслируется в розницу. Причина в текущей разнице между оптовой ценой и розничной. Здесь уже видна проблема, маржинальность снижается высокими темпами: по 95 и дизельному топливу маржинальность уже ниже условной точки эффективности — то есть такой маржи, когда можно не только покрывать все издержки, но и отбивать инвестиционные затраты (примерно 5 рублей на литр, см. пикрил).
5. Значение объемов биржевых торгов. По всем продуктам с начала года снижения нет. В то же время, траектории текущих биржевых цен или уже идут по траектории сезонного максимума (95 и ДТл), или стремятся к нему (92) — см. пикрил. Т.к. сезонность уже учтена, это говорит о доминировании негативных ожиданий рынка в части выпавших мощностей и сложностей с ремонтом установок, подвергшихся атакам БПЛА.
6. Многое будет зависеть от интенсивности атака БПЛА на НПЗ. После выборов интенсивность упала, кроме того ходят слухи о просьбе США к Украине прекратить атаки российских НПЗ. Так же важно для ценовой динамики, как именно будет решена проблема ПВО в отношении защиты НПЗ.
Учитывая все выше означенное, я оцениваю ценовые риски (речь о рознице), как существенные, но все же умеренные. Будем следить за развитием ситуации.
Росстат сообщает о снижении недельного уровня производства бензина. В годовом выражении (неделя этого года к аналогичной неделе прошлого) — это падение суточного производства бенза примерно на 15%. Возникает вопрос, что будет с ценами?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо учитывать:
1. Наличие мощностей хранения. Это сглаживает ценовую динамику, потому как запасы выходят на рынок.
2. Профицит производства бензина и введенный запрет на его экспорт. В среднем на внутренний рынок идет 86-90% от общего объема производства бензина. Экспортные объемы сейчас идут на внутренний рынок. Правда, частично спад производства может объясняться и снижением стимулов к оному (традиционно в РФ профицитное производство тех нефтепродуктов, которые представляют интерес и в плане экспорта, а экспорт сейчас закрыт).
3. Сроки ремонтов и продолжительность простоя мощностей. Падение год к году в моменте не означает аналогичный спад по итогам года. Условно, если 3 месяца суточное производство ниже аналогичного в нормальные времена на 15%, в годовом выражении это даст примерно -4% от годового объема. Это означает, что падение не в моменте, а в годовом выражении перекрывается профицитом мощностей в целом с учетом запрета на экспорт.
4. Повышение в оптовом звене не сразу транслируется в розницу. Причина в текущей разнице между оптовой ценой и розничной. Здесь уже видна проблема, маржинальность снижается высокими темпами: по 95 и дизельному топливу маржинальность уже ниже условной точки эффективности — то есть такой маржи, когда можно не только покрывать все издержки, но и отбивать инвестиционные затраты (примерно 5 рублей на литр, см. пикрил).
5. Значение объемов биржевых торгов. По всем продуктам с начала года снижения нет. В то же время, траектории текущих биржевых цен или уже идут по траектории сезонного максимума (95 и ДТл), или стремятся к нему (92) — см. пикрил. Т.к. сезонность уже учтена, это говорит о доминировании негативных ожиданий рынка в части выпавших мощностей и сложностей с ремонтом установок, подвергшихся атакам БПЛА.
6. Многое будет зависеть от интенсивности атака БПЛА на НПЗ. После выборов интенсивность упала, кроме того ходят слухи о просьбе США к Украине прекратить атаки российских НПЗ. Так же важно для ценовой динамики, как именно будет решена проблема ПВО в отношении защиты НПЗ.
Учитывая все выше означенное, я оцениваю ценовые риски (речь о рознице), как существенные, но все же умеренные. Будем следить за развитием ситуации.
Монополии и проблемы измерений
Экономика долгого времени рекомендует к прочтению книгу Т. Филиппона "Великий поворот". Присоединяюсь к рекомендации, отметив, что книга переведена на русский язык и доступна в книжных магазинах.
В то же время мне бы хотелось отметить ряд важных проблем, с которыми сталкиваются экономисты, когда пытаются измерить степень концентрации рынков и понять насколько же значительной рыночной властью обладают те или иные компании. Ну в целом порассуждать на тему роста концентрации, и что с этим делать.
Напомню, что рыночная власть — это возможность компании вести себя неконкурентно (строго говоря, устанавливать и удерживать цену выше предельных издержек, если проще — возможность забить на рынок в процессе установления цен).
Традиционной прокси-метрикой рыночной власти является Индекс рыночной концентрации Херфиндаля-Хиршмана (HHI). Его ключевое преимущество — сравнительная простота. Берем конкретную отрасль/рынок, а потом суммируем квадраты долей в общем объеме продаж каждой компании.
Индекс колеблется от 0 (каждая фирма имеет бесконечно малую долю, сумма квадратов стремится к нулю), но может достигать и 10 000 — случай чистой монополии, например, Газпром — эксклюзивный поставщик трубопроводного газа на экспорт. Чистые монополии, однако, встречаются редко. Как правило, мы наблюдаем рынки, где значение индекса принимает намного меньшие значения. Метрика предполагает:
0 < HHI ≤ 100 — высококонкурентные рынки
100 < HHI ≤ 1500 — неконцентрированные рынки
1500 < HHI ≤ 2500 — умеренно концентрированные рынки
2500 < HHI ≤ 10000 — высококонцентрированные рынки
Однако, помимо простоты, других преимуществ у HHI нет. А вот проблемы есть. Какие же?
1. Теория не дает нам однозначного ответа в отношении направленности связи между рыночной властью и конкуренцией. Модель Курно предлагает прямую связь: уровень наценки и рыночной власти является возрастающей функцией от доли фирмы на рынке. А вот из более современной модели Марка Мелица и её дальнейших модификаций такой вывод не следует.
2. Наши оценки концентрации будут существенным образом зависеть от того, как мы определим рынок, ведь реальные границы рынка часто наблюдать невозможно. Определение рынка зависит от продукта и отрасли, географии и плотности населения. Например, подходящим рынком для IKEA скорее всего будет мегаполис, а для кофейни или химчистки - несколько кварталов одного района. Для любой отрасли определение географического рынка в Москве будет отличаться от определения рынка где-нибудь в Пскове. Причина простая: разная плотность населения и разная мобильность потребителей.
Например, в данных мы можем наблюдать много маленьких фирм в Москве и решить, что на рынке имеет место жуткая конкуренция, но на деле эти фирмы не конкурируют друг с другом, занимая узкую локальную нишу фирмы у дома.
Но еще больше сложностей возникает, если мы попытаемся разделить его на отдельные рынки. При этом, в макроэкономических исследованиях, где используется HHI, все отрасли объединяются в одном определении рынка, несмотря на их огромные различия. Это проблема усугубляется в динамике: границы рынков крайне подвижны, а значит наши оценки эволюции концентрации могут быть попросту несостоятельны.
3. Простые регрессии между наценками фирм и концентрацией, которые используют для указания на то, дескать, Хьюстон, у нас проблемы, у нас тут рыночная власть и конец капитализма, вряд ли являются надежными инструментами для установления такой связи. Возникающая тут проблема слишком сложна для неподготовленного читателя, но для пытливых и интересующихся я оставляю ссылку на соответствующую статью.
На деле, в профессии признаётся, что HHI — это грубый инструмент. Однако, ряд авторов считают, что тем не менее есть нарратив который опирается на этот индекс и его в целом нужно продолжать, но есть и те, кто считает что нарратив надо строить другой.
Экономика долгого времени рекомендует к прочтению книгу Т. Филиппона "Великий поворот". Присоединяюсь к рекомендации, отметив, что книга переведена на русский язык и доступна в книжных магазинах.
В то же время мне бы хотелось отметить ряд важных проблем, с которыми сталкиваются экономисты, когда пытаются измерить степень концентрации рынков и понять насколько же значительной рыночной властью обладают те или иные компании. Ну в целом порассуждать на тему роста концентрации, и что с этим делать.
Напомню, что рыночная власть — это возможность компании вести себя неконкурентно (строго говоря, устанавливать и удерживать цену выше предельных издержек, если проще — возможность забить на рынок в процессе установления цен).
Традиционной прокси-метрикой рыночной власти является Индекс рыночной концентрации Херфиндаля-Хиршмана (HHI). Его ключевое преимущество — сравнительная простота. Берем конкретную отрасль/рынок, а потом суммируем квадраты долей в общем объеме продаж каждой компании.
Индекс колеблется от 0 (каждая фирма имеет бесконечно малую долю, сумма квадратов стремится к нулю), но может достигать и 10 000 — случай чистой монополии, например, Газпром — эксклюзивный поставщик трубопроводного газа на экспорт. Чистые монополии, однако, встречаются редко. Как правило, мы наблюдаем рынки, где значение индекса принимает намного меньшие значения. Метрика предполагает:
0 < HHI ≤ 100 — высококонкурентные рынки
100 < HHI ≤ 1500 — неконцентрированные рынки
1500 < HHI ≤ 2500 — умеренно концентрированные рынки
2500 < HHI ≤ 10000 — высококонцентрированные рынки
Однако, помимо простоты, других преимуществ у HHI нет. А вот проблемы есть. Какие же?
1. Теория не дает нам однозначного ответа в отношении направленности связи между рыночной властью и конкуренцией. Модель Курно предлагает прямую связь: уровень наценки и рыночной власти является возрастающей функцией от доли фирмы на рынке. А вот из более современной модели Марка Мелица и её дальнейших модификаций такой вывод не следует.
2. Наши оценки концентрации будут существенным образом зависеть от того, как мы определим рынок, ведь реальные границы рынка часто наблюдать невозможно. Определение рынка зависит от продукта и отрасли, географии и плотности населения. Например, подходящим рынком для IKEA скорее всего будет мегаполис, а для кофейни или химчистки - несколько кварталов одного района. Для любой отрасли определение географического рынка в Москве будет отличаться от определения рынка где-нибудь в Пскове. Причина простая: разная плотность населения и разная мобильность потребителей.
Например, в данных мы можем наблюдать много маленьких фирм в Москве и решить, что на рынке имеет место жуткая конкуренция, но на деле эти фирмы не конкурируют друг с другом, занимая узкую локальную нишу фирмы у дома.
Но еще больше сложностей возникает, если мы попытаемся разделить его на отдельные рынки. При этом, в макроэкономических исследованиях, где используется HHI, все отрасли объединяются в одном определении рынка, несмотря на их огромные различия. Это проблема усугубляется в динамике: границы рынков крайне подвижны, а значит наши оценки эволюции концентрации могут быть попросту несостоятельны.
3. Простые регрессии между наценками фирм и концентрацией, которые используют для указания на то, дескать, Хьюстон, у нас проблемы, у нас тут рыночная власть и конец капитализма, вряд ли являются надежными инструментами для установления такой связи. Возникающая тут проблема слишком сложна для неподготовленного читателя, но для пытливых и интересующихся я оставляю ссылку на соответствующую статью.
На деле, в профессии признаётся, что HHI — это грубый инструмент. Однако, ряд авторов считают, что тем не менее есть нарратив который опирается на этот индекс и его в целом нужно продолжать, но есть и те, кто считает что нарратив надо строить другой.
Впрочем, активно используются и схожие, но другие метрики.
Пикрил — изменение показателя концентрации CR8 для США и ЕС (Гутьерес, Филиппон). Видно, что концентрация в США растет, в ЕС ничего подобного не наблюдается. Сама метрика похожа на HHI, но отличается тем, что суммируются доли ограниченного количества фирм в отраслях и они не возводится в квадрат.
Пикрил — изменение показателя концентрации CR8 для США и ЕС (Гутьерес, Филиппон). Видно, что концентрация в США растет, в ЕС ничего подобного не наблюдается. Сама метрика похожа на HHI, но отличается тем, что суммируются доли ограниченного количества фирм в отраслях и они не возводится в квадрат.
Как бы то ни было проблема разных подходов в том, что результаты исследований часто противоречат друг другу.
Тома Филиппон и Герман Гутьеррес указывают на значительный рост концентрации в экономике США в последние 40 лет, отмечая, что в Европе ситуация стала многим лучше, несмотря на куда как более плачевное состояние положения конкуренции в эпоху до 1980-х.
Эстебан Росси-Хансберг, Пьер-Даниэль Сарте и Николас Трахтер приходят к выводу, что да, есть рост концентрации на национальных товарных рынках США, но на локальных происходит деконцентрация. Примерно к тем же выводам в working paper приходят Ланье Бенкар, Али Юрукоглу и Энтони Ли Чжан, отмечая, что при изменении метрики — вместо отрасли следует использовать строго определенные продуктовые рынки (условно: вместо долей компаний в ритейле в целом, следует смотреть, к примеру, рынок безалкогольных напитков) — обнаруживается: концентрация выше, чем раньше казалось, но она устойчиво снижается с середины нулевых по 2019 год. При этом доля высококонцентрированных локальных рынков упала с почти 44,5% в 1994 году до чуть более 36,5% в 2019 году (см. пикрил). Доля умеренно концентрированных рынков не изменилась, а доля неконцентрированных устойчиво растет. Прибыли тоже растут, но объясняется все это прежде всего падением издержек фирм и неценовыми методами конкуренции.
Если оценки Росси-Хансберга и соавторов по всей видимости не проходят теста на устойчивость в отношении эволюции концентрации, о чем я писал ранее (там все стандартно — HHI со всеми минусами), то применительно к работе Бенкара, Юрукоглу и Ли Чжана такого не скажешь. Экономисты внимательно подходят к измерениям, получая устойчивую оценку динамики концентрации. В любом случае их вывод такой: концентрация на национальном уровне и конкуренция на локальных рынках.
Но значит ли это, что с конкуренцией таки все хорошо? Увы, нет.
Тома Филиппон и Герман Гутьеррес указывают на значительный рост концентрации в экономике США в последние 40 лет, отмечая, что в Европе ситуация стала многим лучше, несмотря на куда как более плачевное состояние положения конкуренции в эпоху до 1980-х.
Эстебан Росси-Хансберг, Пьер-Даниэль Сарте и Николас Трахтер приходят к выводу, что да, есть рост концентрации на национальных товарных рынках США, но на локальных происходит деконцентрация. Примерно к тем же выводам в working paper приходят Ланье Бенкар, Али Юрукоглу и Энтони Ли Чжан, отмечая, что при изменении метрики — вместо отрасли следует использовать строго определенные продуктовые рынки (условно: вместо долей компаний в ритейле в целом, следует смотреть, к примеру, рынок безалкогольных напитков) — обнаруживается: концентрация выше, чем раньше казалось, но она устойчиво снижается с середины нулевых по 2019 год. При этом доля высококонцентрированных локальных рынков упала с почти 44,5% в 1994 году до чуть более 36,5% в 2019 году (см. пикрил). Доля умеренно концентрированных рынков не изменилась, а доля неконцентрированных устойчиво растет. Прибыли тоже растут, но объясняется все это прежде всего падением издержек фирм и неценовыми методами конкуренции.
Если оценки Росси-Хансберга и соавторов по всей видимости не проходят теста на устойчивость в отношении эволюции концентрации, о чем я писал ранее (там все стандартно — HHI со всеми минусами), то применительно к работе Бенкара, Юрукоглу и Ли Чжана такого не скажешь. Экономисты внимательно подходят к измерениям, получая устойчивую оценку динамики концентрации. В любом случае их вывод такой: концентрация на национальном уровне и конкуренция на локальных рынках.
Но значит ли это, что с конкуренцией таки все хорошо? Увы, нет.
В своей книге “Парадокс прибыли” Ян Экхут, используя другие метрики, отмечает вслед за Филиппоном и Гутьерессом: “с 80-х годов прошлого века рыночная власть постоянно росла”.
С одной стороны, мы наблюдаем выгоды от возрастающей отдачи от масштаба. IT-гиганты вовсю этим пользуются, становясь все крупнее. Современные технологии способствуют такому расширению за счет сетевого эффекта.
С другой стороны, важную роль сыграли и финансовые рынки. Сообразительные инвесторы делают ставку на фирмы со значительными перспективами расширения рыночной власти - в этом, в общем, и кроется секрет Уоррена Баффета. Когда фармацевтическая компания Mylan поднимает цену на EpiPen почти на 550%, её акции растут просто потому, что инвесторы считают это проявлением рыночной власти, увеличивающей прибыль компании. Фирмы с наибольшей рыночной властью - это фирмы с наиболее высокой стоимостью акций.
Такая практика хорошо прослеживается в данных и действительно говорит нам о росте рыночной власти. Экхут и соавторы измеряют эффективность компании на фондовом рынке как отношение ее капитализации на фондовом рынке к ее же продажам. Обнаружилось, что по всем ключевым фирмам среднее значение полученного коэффициента с 1980 года увеличилось в три раза - примерно с 0,5 до более 1,5. Этот рост отражает ожидания инвесторов относительно увеличения будущих дивидендов, ведь оценка фирмы является индикатором ее будущей прибыльности.
Создается порочный круг: рост рыночной власти приводит к росту капитализации, что расширяет и без того немалые возможности фирмы, что приводит к еще большему росту рыночной власти. Проблема осложняется и политэкономической стороной вопроса, потому что рыночная или экономическая власть конвертируется в политическую.
Филиппон и Гутьеррес объяснили, почему американские фирмы намного больше европейских - более чем в 2 раза (см. пикрил) - тратят на лоббирование своих интересов: на национальном уровне добиться успеха в этом отношении проще, чем убедить наднационального регулятора. Расходы американских фирм на лоббирование заметно выросли в 2000-е – как раз тогда, когда американцы стали отставать от Европы с точки зрения прозрачности правил. США перестали быть самым конкурентным рынком в мире, и теперь нужны серьезные усилия, чтобы вернуть конкуренцию на рынки.
Так что же делать? Можно ли все исправить? Да.
С одной стороны, мы наблюдаем выгоды от возрастающей отдачи от масштаба. IT-гиганты вовсю этим пользуются, становясь все крупнее. Современные технологии способствуют такому расширению за счет сетевого эффекта.
С другой стороны, важную роль сыграли и финансовые рынки. Сообразительные инвесторы делают ставку на фирмы со значительными перспективами расширения рыночной власти - в этом, в общем, и кроется секрет Уоррена Баффета. Когда фармацевтическая компания Mylan поднимает цену на EpiPen почти на 550%, её акции растут просто потому, что инвесторы считают это проявлением рыночной власти, увеличивающей прибыль компании. Фирмы с наибольшей рыночной властью - это фирмы с наиболее высокой стоимостью акций.
Такая практика хорошо прослеживается в данных и действительно говорит нам о росте рыночной власти. Экхут и соавторы измеряют эффективность компании на фондовом рынке как отношение ее капитализации на фондовом рынке к ее же продажам. Обнаружилось, что по всем ключевым фирмам среднее значение полученного коэффициента с 1980 года увеличилось в три раза - примерно с 0,5 до более 1,5. Этот рост отражает ожидания инвесторов относительно увеличения будущих дивидендов, ведь оценка фирмы является индикатором ее будущей прибыльности.
Создается порочный круг: рост рыночной власти приводит к росту капитализации, что расширяет и без того немалые возможности фирмы, что приводит к еще большему росту рыночной власти. Проблема осложняется и политэкономической стороной вопроса, потому что рыночная или экономическая власть конвертируется в политическую.
Филиппон и Гутьеррес объяснили, почему американские фирмы намного больше европейских - более чем в 2 раза (см. пикрил) - тратят на лоббирование своих интересов: на национальном уровне добиться успеха в этом отношении проще, чем убедить наднационального регулятора. Расходы американских фирм на лоббирование заметно выросли в 2000-е – как раз тогда, когда американцы стали отставать от Европы с точки зрения прозрачности правил. США перестали быть самым конкурентным рынком в мире, и теперь нужны серьезные усилия, чтобы вернуть конкуренцию на рынки.
Так что же делать? Можно ли все исправить? Да.
Есть разные рецепты.
Например, свободный доступ к инфраструктуре. “Мы должны принять экономию на масштабе и большие сетевые эффекты, которые порождают сегодняшние инновации. Но нам нужно регулирование, которое стимулирует конкуренцию в эффективных сетях, созданных новыми технологиями” - пишет Экхут.
Хотя каждый рынок индивидуален и у каждой технологии есть свои потребности, существует множество простых регулятивных мер, которые могут повысить конкуренцию. Одна из них касается «эффективного взаимодействия». Например, цены на мобильные услуги в США в 2–3 раза выше, чем в Европе, хотя рынки сопоставимы по размеру и технологии идентичны. Эта огромная разница отражает небольшую, но важную разницу в антимонопольном регулировании между двумя юрисдикциями.
Разница в том, что, в отличие от США, Европа требует взаимодействия: владельцы сети вышек сотовой связи должны разрешать конкурентам использовать эту сеть, платя за доступ к инфраструктурному объекту. Если перуанский оператор хочет предлагать мобильные услуги в Германии и Франции, ему не нужно создавать для этого собственную (в значительной степени избыточную) инфраструктуру.
Результаты этой политики поразительны. В Европе более 100 мобильных конкурентов по сравнению с тремя основными в США. Такие меры приводят к усилению конкуренции, пусть в ряде отраслей и к квазиконкуренции. Это выливается в снижение цен. При условии реализации всего этого во всех высококонцентрированных секторах, они могут оживить всю экономику, увеличивая инновации и объем производства, поощряя создание новых предприятий и способствуя росту заработной платы.
Но главное следует понять простую вещь: свободный рынок и крупный бизнес — совершенно разные вещи, что последний может искажать работу рынков ради собственного блага. Конкретный бизнес всегда нацелен на максимизацию прибыли, крупные бизнес нацелен на это в том числе путем «захвата государства», получения от него обширных привилегий и защиты от конкурентов. Но щедрая господдержка, выданная одному клану, ведет к поражению конкуренции, краху рынка в целом. Клановый капитализм - это раковая опухоль. Правила игры должны защищать не лидеров рынка, не существующих участников против новых, а конкуренцию как таковую.
Например, свободный доступ к инфраструктуре. “Мы должны принять экономию на масштабе и большие сетевые эффекты, которые порождают сегодняшние инновации. Но нам нужно регулирование, которое стимулирует конкуренцию в эффективных сетях, созданных новыми технологиями” - пишет Экхут.
Хотя каждый рынок индивидуален и у каждой технологии есть свои потребности, существует множество простых регулятивных мер, которые могут повысить конкуренцию. Одна из них касается «эффективного взаимодействия». Например, цены на мобильные услуги в США в 2–3 раза выше, чем в Европе, хотя рынки сопоставимы по размеру и технологии идентичны. Эта огромная разница отражает небольшую, но важную разницу в антимонопольном регулировании между двумя юрисдикциями.
Разница в том, что, в отличие от США, Европа требует взаимодействия: владельцы сети вышек сотовой связи должны разрешать конкурентам использовать эту сеть, платя за доступ к инфраструктурному объекту. Если перуанский оператор хочет предлагать мобильные услуги в Германии и Франции, ему не нужно создавать для этого собственную (в значительной степени избыточную) инфраструктуру.
Результаты этой политики поразительны. В Европе более 100 мобильных конкурентов по сравнению с тремя основными в США. Такие меры приводят к усилению конкуренции, пусть в ряде отраслей и к квазиконкуренции. Это выливается в снижение цен. При условии реализации всего этого во всех высококонцентрированных секторах, они могут оживить всю экономику, увеличивая инновации и объем производства, поощряя создание новых предприятий и способствуя росту заработной платы.
Но главное следует понять простую вещь: свободный рынок и крупный бизнес — совершенно разные вещи, что последний может искажать работу рынков ради собственного блага. Конкретный бизнес всегда нацелен на максимизацию прибыли, крупные бизнес нацелен на это в том числе путем «захвата государства», получения от него обширных привилегий и защиты от конкурентов. Но щедрая господдержка, выданная одному клану, ведет к поражению конкуренции, краху рынка в целом. Клановый капитализм - это раковая опухоль. Правила игры должны защищать не лидеров рынка, не существующих участников против новых, а конкуренцию как таковую.
Telegram
Экономика долгого времени
3/3 Пример из книги: стоимость широкополосного интернета.
Мексика: страна приватизированного насилия и власти feat Иван Косиченко и Вадим Мусин
Мексика - страна, зажатая в тиски между большим богатым соседом на севере и неблагополучными странами Центральной Америки на юге. Страна, где власть и насилие приватизированы картелями, а государство слабо. Страна неформальной занятости, семейного бизнеса, контрастов и яркого колорита. Почему Мексика такая, какая есть? Чем обусловлены её проблемы? И можно ли их разрешить? Об этом в 3 выпуске подкаста "Диалоги". Сегодня моими гостями стали к.и.н., Доцент Мезоамериканского центра им. Кнорозова РГГУ, специалист по истории Мексики Иван Косиченко и специалист по истории Латинской Америки Вадим Мусин.
Приятного просмотра!
P.S. Подписывайтесь на каналы в телеге гостей подкаста и помогайте каналу!
Канал Ивана Косиченко: https://t.me/latamer
Канал Вадима Мусина: https://t.me/LatAmAShCh
Поддержать на Boosty: https://boosty.to/furydrops
Стать патроном: https://patreon.com/furydrops
Мексика - страна, зажатая в тиски между большим богатым соседом на севере и неблагополучными странами Центральной Америки на юге. Страна, где власть и насилие приватизированы картелями, а государство слабо. Страна неформальной занятости, семейного бизнеса, контрастов и яркого колорита. Почему Мексика такая, какая есть? Чем обусловлены её проблемы? И можно ли их разрешить? Об этом в 3 выпуске подкаста "Диалоги". Сегодня моими гостями стали к.и.н., Доцент Мезоамериканского центра им. Кнорозова РГГУ, специалист по истории Мексики Иван Косиченко и специалист по истории Латинской Америки Вадим Мусин.
Приятного просмотра!
P.S. Подписывайтесь на каналы в телеге гостей подкаста и помогайте каналу!
Канал Ивана Косиченко: https://t.me/latamer
Канал Вадима Мусина: https://t.me/LatAmAShCh
Поддержать на Boosty: https://boosty.to/furydrops
Стать патроном: https://patreon.com/furydrops
YouTube
Мексика: страна приватизированного насилия и власти feat Иван Косиченко и Вадим Мусин | Диалоги №3
Профессия Аналитик данных от Хекслет — https://ru.hexlet.io/link/G6KRIi?erid=LjN8KXejM
Реклама: ООО "Хекслет Рус", ИНН 7325174845, erid:LjN8KXejM
Канал Ивана Косиченко: https://t.me/latamer
Канал Вадима Мусина: https://t.me/LatAmAShCh
Поддержать на Boosty:…
Реклама: ООО "Хекслет Рус", ИНН 7325174845, erid:LjN8KXejM
Канал Ивана Косиченко: https://t.me/latamer
Канал Вадима Мусина: https://t.me/LatAmAShCh
Поддержать на Boosty:…
Про провальные предсказания в экономике
В последние пару лет ютуб нас радует обложками к видео, где предсказывается крах российской экономики и все в таком духе. Начиная где-то с сентября 2023 на этом поприще подвизался экономист Игорь Липсиц, который помимо интервью еще и циклы коротких лекций публикует. Меня просили их разобрать, что я и начал уже делать, 6 страниц сценария готовы, а будет еще примерно столько же.
Но сейчас не об этом.
Прогнозные ошибки — это не новость в экономике. На деле, они происходили раньше, происходят сейчас, будут происходить и дальше. Как правило, ошибка прогноза связана с ошибочными предпосылками анализа. И вот вам один из самых выдающихся примеров.
Все слышали про Пола Самуэльсона. Первый экономист США, получивший нобелевскую премию по экономике, экономический советник Джона Кеннеди и Линдона Джонсона, президент Американской экономической ассоциации и просто человек-учебник.
Ну правда. Кто из вас не слышал про базовый учебник по экономике от Пола нашего Самуэльсона? Если вы хотя бы чуть-чуть интересовались экономикой или выбирали в книжном учебник по экономике, вы должны были о нем слышать.
Так вот. Первое издание великого учебника по экономике от Самуэльсона вышло в 1948 году. Книга переиздавалась не один десяток раз и большая часть под редакцией самого нобелиата. В 1961 году Самуэльсон отмечал, что в этом самом году ВНП СССР составляет примерно половину от ВНП США. Согласно его прогнозу, экономика Советского Союза догонит экономику штатов при плохом сценарии для американской экономики и хорошем для СССР за 23 года, а при хорошем сценарии для США и хорошем для Союза за 36 лет. Был еще один сценарий, когда СССР не догонит США, но он выходил за рамки теории и никак толком не объяснялся. Что-то произойдет, но вот что - одному Богу известно.
На чем основывался Самуэльсон? Еще в издании 1948 года Самуэльсон писал, мол, русские до войны на тот момент времени достигли границы своих производственных возможностей, ведь у них не было безработицы. Но еще и выбора не было: надо было заменить гражданские товары военными. После войны картина вернулась к довоенной, а коль скоро это так, единственный оставшийся выбор - это между инвестициями и потреблением. Короче, фундаментальный компромисс экономики после войны в СССР заключался в том, что делать: инвестировать или потреблять. И если страны Запада сделали выбор в пользу потребления, то Советский Союз продолжал поддерживать высокую долю инвестиций в ВНП. Да, потребляли меньше, но зато росли быстрее.
Далее, исходя из такого предположения и делались проекции. С одной стороны у нас Советский Союз с высокой долей инвестиций в ВНП и решенной проблемой безработицы, а с другой США - с потреблением и ребятами в майках алкоголичках, которые сидят себе на улицах Нью-Йорка без надежды устроиться на работу. Вот и выходит, что еще немного и еще чуть-чуть и обгонит Союз эти ваши штаты.
Но скоро стало понятно, что ничего подобного не происходит. Более того, уже тогда были разработаны модели экономического роста первого поколения, которые показывали, что рост на инвестициях без технологического прогресса выдыхается, потому как отдача отдача от капиталовложений падает. Но это не останавливало старину Пола. Во всех последующих изданиях он гнул свою линию. Несмотря на то, что соотношение между ВНП Союза и США почти не менялось, прогноз сдвигался, но оставался прежним. При этом сценарий пересматривался с неизменным оптимизмом. В издании 1980-го года Союз должен был догнать США в лучшем случае в 2002 году, а в худшем в 2012.
В последние пару лет ютуб нас радует обложками к видео, где предсказывается крах российской экономики и все в таком духе. Начиная где-то с сентября 2023 на этом поприще подвизался экономист Игорь Липсиц, который помимо интервью еще и циклы коротких лекций публикует. Меня просили их разобрать, что я и начал уже делать, 6 страниц сценария готовы, а будет еще примерно столько же.
Но сейчас не об этом.
Прогнозные ошибки — это не новость в экономике. На деле, они происходили раньше, происходят сейчас, будут происходить и дальше. Как правило, ошибка прогноза связана с ошибочными предпосылками анализа. И вот вам один из самых выдающихся примеров.
Все слышали про Пола Самуэльсона. Первый экономист США, получивший нобелевскую премию по экономике, экономический советник Джона Кеннеди и Линдона Джонсона, президент Американской экономической ассоциации и просто человек-учебник.
Ну правда. Кто из вас не слышал про базовый учебник по экономике от Пола нашего Самуэльсона? Если вы хотя бы чуть-чуть интересовались экономикой или выбирали в книжном учебник по экономике, вы должны были о нем слышать.
Так вот. Первое издание великого учебника по экономике от Самуэльсона вышло в 1948 году. Книга переиздавалась не один десяток раз и большая часть под редакцией самого нобелиата. В 1961 году Самуэльсон отмечал, что в этом самом году ВНП СССР составляет примерно половину от ВНП США. Согласно его прогнозу, экономика Советского Союза догонит экономику штатов при плохом сценарии для американской экономики и хорошем для СССР за 23 года, а при хорошем сценарии для США и хорошем для Союза за 36 лет. Был еще один сценарий, когда СССР не догонит США, но он выходил за рамки теории и никак толком не объяснялся. Что-то произойдет, но вот что - одному Богу известно.
На чем основывался Самуэльсон? Еще в издании 1948 года Самуэльсон писал, мол, русские до войны на тот момент времени достигли границы своих производственных возможностей, ведь у них не было безработицы. Но еще и выбора не было: надо было заменить гражданские товары военными. После войны картина вернулась к довоенной, а коль скоро это так, единственный оставшийся выбор - это между инвестициями и потреблением. Короче, фундаментальный компромисс экономики после войны в СССР заключался в том, что делать: инвестировать или потреблять. И если страны Запада сделали выбор в пользу потребления, то Советский Союз продолжал поддерживать высокую долю инвестиций в ВНП. Да, потребляли меньше, но зато росли быстрее.
Далее, исходя из такого предположения и делались проекции. С одной стороны у нас Советский Союз с высокой долей инвестиций в ВНП и решенной проблемой безработицы, а с другой США - с потреблением и ребятами в майках алкоголичках, которые сидят себе на улицах Нью-Йорка без надежды устроиться на работу. Вот и выходит, что еще немного и еще чуть-чуть и обгонит Союз эти ваши штаты.
Но скоро стало понятно, что ничего подобного не происходит. Более того, уже тогда были разработаны модели экономического роста первого поколения, которые показывали, что рост на инвестициях без технологического прогресса выдыхается, потому как отдача отдача от капиталовложений падает. Но это не останавливало старину Пола. Во всех последующих изданиях он гнул свою линию. Несмотря на то, что соотношение между ВНП Союза и США почти не менялось, прогноз сдвигался, но оставался прежним. При этом сценарий пересматривался с неизменным оптимизмом. В издании 1980-го года Союз должен был догнать США в лучшем случае в 2002 году, а в худшем в 2012.
На самом деле, Самуэльсон в таких прогнозах был не одинок. В другом известном учебнике Макконнелл-Брю содержались похожие проекции. И знаете почему? Потому что в этих учебниках напрочь игнорировалась институциональная составляющая. А еще фактически игнорировался фронтир экономической теории. Ряд авторов этого же поколения на все это обращали внимание, что давало им возможность увидеть ситуацию куда как более отчетливо. Например, и Джордж Бах, и Роберт Хайлбронер приводили в пример шутку о неэффективности советского производства из журнала Крокодил.
На карикатуре (пикрил) изображен гвоздь, который держит на тросах подъемный кран. Один человек спрашивает другого: НО КОМУ НУЖЕН ТАКОЙ ГВОЗДЬ? Другой отвечает: Это пустяки! Главное - мы сразу выполнили план по гвоздям…
В общем, если хотите понять, почему тем или иным экономистом предсказывается то, что предсказывается, надо сначала понять, а на чем, собственно, прогноз основан. Если основания зыбкие или же не учитывают что-то по-настоящему важное для экономики, можно смело ожидать провала. В ролике о Липсице, надеюсь, я смогу, как следует деконструировать основания его прогнозов.
Coming soon.
На карикатуре (пикрил) изображен гвоздь, который держит на тросах подъемный кран. Один человек спрашивает другого: НО КОМУ НУЖЕН ТАКОЙ ГВОЗДЬ? Другой отвечает: Это пустяки! Главное - мы сразу выполнили план по гвоздям…
В общем, если хотите понять, почему тем или иным экономистом предсказывается то, что предсказывается, надо сначала понять, а на чем, собственно, прогноз основан. Если основания зыбкие или же не учитывают что-то по-настоящему важное для экономики, можно смело ожидать провала. В ролике о Липсице, надеюсь, я смогу, как следует деконструировать основания его прогнозов.
Coming soon.
Григорий Баженов
Мексика: страна приватизированного насилия и власти feat Иван Косиченко и Вадим Мусин Мексика - страна, зажатая в тиски между большим богатым соседом на севере и неблагополучными странами Центральной Америки на юге. Страна, где власть и насилие приватизированы…
Если вы еще не посмотрели новый выпуск про Мексику, пора бы это уже, наконец, сделать.
Вы узнаете о том, как работает семейный бизнес в Мексике (и я сейчас не про наркос😬 ), как связана стратегия импортозамещающей индустриализации с мексиканским экономическим чудом и почему она же и привела к кризису 80-х годов, почему неолиберальная политика провалилась и как она способствовала приватизации насилия и власти в стране. Почему эмиграция и наркотрафик — это две стороны одной медали. И какова роль США и южных соседей в жизни современной Мексики.
А. Ну еще посмотрите на долгожданную встречу друзей. Да, это были мы. Тайна раскрыта.
https://www.youtube.com/watch?v=f0S6pynNxfI
Вы узнаете о том, как работает семейный бизнес в Мексике (и я сейчас не про наркос
А. Ну еще посмотрите на долгожданную встречу друзей. Да, это были мы. Тайна раскрыта.
https://www.youtube.com/watch?v=f0S6pynNxfI
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Мрачный экономист
99% БУЛЛШИТА
Небольшое превью к новому ролику. Хочу продолжить тему реальных денег, но посмотреть на нее эмпирически. Сильное впечатление во всей этой теории производит корреляция между ВВП и денежной массой. На последней карточке есть этот график. R-квадрат равен 0,99. То есть 99% изменения ВВП «объясняются» изменением РДМ. Разгадка же проста: в этой регрессии авторы похоже сделали все ошибки, какие только можно было сделать. Это хороший повод поговорить про эконометрику.
Сама по себе линейная регрессия — это просто способ подгонки данных. Без понимания ее предпосылок и без теории она не говорит ни о чем. Если нам повезло и данные случайно оказались скоррелированы, то регрессия запросто может дать результат в виде впечатляющего R-квадрат.
Понятно, что корреляция не есть причинность, но есть почти гарантированный способ найти корреляцию в любых данных. Для этого достаточно, чтобы в них был тренд. Если переменные растут со временем, то большему значению одной будет соответствовать большее значение другой. А это и есть положительная корреляция. Значения ВВП и денежной массы, как нетрудно догадаться, растут со временем.
Вот простое эконометрическое упражнение. Берем две нормально распределенных случайных величины. У нормального распределения есть свойство — для него отсутствие корреляции означает отсутствие зависимости и наоборот. Видно, что никакой корреляции нет, а показатель R-квадрат всего 1%.
Теперь добавляем в каждой переменной к каждому значению его порядковый номер. К нулевой точке добавляем ноль, к первой один и так далее. Получаем простой линейный тренд. Вуаля, получается сильная корреляция и R-квадрат 79%. Хотя данные как были случайными и независимо сгенерированными, так и остались.
Поэтому при оценивании моделей в макроэконометрике принято тренд выкидывать. Если формулировать чуть более наукообразно, то тренд приводит к тому, что ряды становятся нестационарными, а значит работать с ними методами математической статистики не получится.
А про остальное будет в ролике.
Небольшое превью к новому ролику. Хочу продолжить тему реальных денег, но посмотреть на нее эмпирически. Сильное впечатление во всей этой теории производит корреляция между ВВП и денежной массой. На последней карточке есть этот график. R-квадрат равен 0,99. То есть 99% изменения ВВП «объясняются» изменением РДМ. Разгадка же проста: в этой регрессии авторы похоже сделали все ошибки, какие только можно было сделать. Это хороший повод поговорить про эконометрику.
Сама по себе линейная регрессия — это просто способ подгонки данных. Без понимания ее предпосылок и без теории она не говорит ни о чем. Если нам повезло и данные случайно оказались скоррелированы, то регрессия запросто может дать результат в виде впечатляющего R-квадрат.
Понятно, что корреляция не есть причинность, но есть почти гарантированный способ найти корреляцию в любых данных. Для этого достаточно, чтобы в них был тренд. Если переменные растут со временем, то большему значению одной будет соответствовать большее значение другой. А это и есть положительная корреляция. Значения ВВП и денежной массы, как нетрудно догадаться, растут со временем.
Вот простое эконометрическое упражнение. Берем две нормально распределенных случайных величины. У нормального распределения есть свойство — для него отсутствие корреляции означает отсутствие зависимости и наоборот. Видно, что никакой корреляции нет, а показатель R-квадрат всего 1%.
Теперь добавляем в каждой переменной к каждому значению его порядковый номер. К нулевой точке добавляем ноль, к первой один и так далее. Получаем простой линейный тренд. Вуаля, получается сильная корреляция и R-квадрат 79%. Хотя данные как были случайными и независимо сгенерированными, так и остались.
Поэтому при оценивании моделей в макроэконометрике принято тренд выкидывать. Если формулировать чуть более наукообразно, то тренд приводит к тому, что ряды становятся нестационарными, а значит работать с ними методами математической статистики не получится.
А про остальное будет в ролике.
Про Смуту.
Почитал я отзывы на "наш ответ Ведьмаку" и посмотрел парочку летсплеев. Вот, что имею сказать.
Главный бич развивающегося геймдева (и некоторых молодых студий) — это желание, минуя все прочие стадии, сразу же влететь в ААА-сегмент. Но нынешний рынок вам этого сделать не позволит, потому что ААА сегодня — это огромные бюджеты, которые через гранты привлечь вряд ли возможно, и опытные команды разработчиков. Да, бывает, что начинающие студии имеют опыт выполнения аутсорсинговых работ от крупных заказчиков, но моделить текстурки — это не делать игру. Полноценная игра — это штука намного более сложная, чем выполнение отдельной технической задачи.
Cyberia Nova — команда, которая не имела никакого релевантного опыта для создания игры заявленного уровня. Весь опыт — это прототипирование и аутсорсинг крупных студий.
Весь небольшой бюджет (около 5 миллионов долларов) именно что спустили на текстуры. А про все остальное решили не вспоминать: геймплея по сути толком и нет, история пресная, озвучка попросту отвратительная (дубляж, судя по всему, принадлежит студии Эльдара Богунова, евпочя).
На деле, ситуация в целом ведь не новая. Помните Готику 3? Тот случай, когда сравнительно небольшая немецкая студия Piranha Bytes, стремясь конкурировать с транснациональной Bethesda, выпустила очень сырую игру, на фоне которой даже однообразный и душный Oblivion оказался игрой года. А какими крутыми были Готика 1 и 2? То то же.
Или давайте представим, что CD Projekt RED сразу же взялись бы за игру уровня Киберпанк 2077 или Ведьмак 3? Первый Ведьмак не был масштабным, красивым или передовым проектом. Но это была добротная и качественная инди-игра, которая соответствовала бюджету на разработку. Игра с душой, отличным сюжетом и потрясающей озвучкой во всех локализациях.
В общем, лучше бы Cyberia Nova сделали камерную адвенчуру в духе того же Plague Tale с соответствующим позиционированием. А не вот это вот все.
Думайте.
Почитал я отзывы на "наш ответ Ведьмаку" и посмотрел парочку летсплеев. Вот, что имею сказать.
Главный бич развивающегося геймдева (и некоторых молодых студий) — это желание, минуя все прочие стадии, сразу же влететь в ААА-сегмент. Но нынешний рынок вам этого сделать не позволит, потому что ААА сегодня — это огромные бюджеты, которые через гранты привлечь вряд ли возможно, и опытные команды разработчиков. Да, бывает, что начинающие студии имеют опыт выполнения аутсорсинговых работ от крупных заказчиков, но моделить текстурки — это не делать игру. Полноценная игра — это штука намного более сложная, чем выполнение отдельной технической задачи.
Cyberia Nova — команда, которая не имела никакого релевантного опыта для создания игры заявленного уровня. Весь опыт — это прототипирование и аутсорсинг крупных студий.
Весь небольшой бюджет (около 5 миллионов долларов) именно что спустили на текстуры. А про все остальное решили не вспоминать: геймплея по сути толком и нет, история пресная, озвучка попросту отвратительная (дубляж, судя по всему, принадлежит студии Эльдара Богунова, евпочя).
На деле, ситуация в целом ведь не новая. Помните Готику 3? Тот случай, когда сравнительно небольшая немецкая студия Piranha Bytes, стремясь конкурировать с транснациональной Bethesda, выпустила очень сырую игру, на фоне которой даже однообразный и душный Oblivion оказался игрой года. А какими крутыми были Готика 1 и 2? То то же.
Или давайте представим, что CD Projekt RED сразу же взялись бы за игру уровня Киберпанк 2077 или Ведьмак 3? Первый Ведьмак не был масштабным, красивым или передовым проектом. Но это была добротная и качественная инди-игра, которая соответствовала бюджету на разработку. Игра с душой, отличным сюжетом и потрясающей озвучкой во всех локализациях.
В общем, лучше бы Cyberia Nova сделали камерную адвенчуру в духе того же Plague Tale с соответствующим позиционированием. А не вот это вот все.
Думайте.
Forwarded from Sergey Vakulenko
Я говорил несколько раз и в статьях упоминал (в том числе, и в недавней), что для российского бюджета атаки на НПЗ в экономическом смысле практически ничего не значат, но видимо, стоит объяснить этот пункт поподробнее.
На первый взгляд, это утверждение контринтуитивно, примерно треть нефтяной экспортной выручки России приходит от экспорта нефтепродуктов. Не будет нефтепродуктов, не будет этой выручки, так ведь?
Устроено это вот как - все нефтяные налоги в России теперь взимаются на скважине. На каких-то месторождениях в форме НДПИ, на каких-то в форме НДД, но для нашего рассуждения это не важно. После этого государству все равно, будет ли эта нефть экспортирована в виде нефти или в виде нефтепродуктов (все, на самом деле, чуть сложнее, но об этом позже).
Если вдруг ломается НПЗ и нефтяная компания больше не может превращать нефть в бензин и дизель, она просто экспортирует эти объемы нефти не в виде бензина и дизеля, а в виде сырой нефти. Никаких особенных проблем для переключения экспорта с одного режима на другой нет, мощностей трубопроводов и портов хватает.
Продукты, в принципе, экспортировать выгоднее, есть разница между стоимостью барреля нефти и стоимостью того набора нефтепродуктов, который получен из этого барреля (тоже все несколько сложнее, об эту тему много копий было сломано 15 лет назад, но не будем углубляться). Сейчас это особенно выгодно, до войны баррель дизеля стоил меньше, чем на $10 дороже, чем баррель нефти, а сейчас эта разница - почти $30. Но государство этих денег не получает - это все достается компаниям. Потом, когда-нибудь, государство что-то получит в виде налогов на прибыль и дивидендов "Роснефти", но это малая часть того, что государство сразу собирает на скважине.
Более того (и вот она та самая сложность, о которой говорилось в начале). В России работает "отрицательный акциз", за каждую переработанную на НПЗ тонну нефти компании получают субсидию от государства. Так что, до определенного момента, пока это не начинает сказываться на внутреннем рынке, государству даже выгоднее, чтобы компании перерабатывали поменьше нефти.
Скажу еще вот что - добыча нефти в России начала как раз снижаться и продолжит снижаться еще на протяжении нескольких месяцев. Но логика post hoc ergo propter hoc работает не всегда, дело тут не в атаках дронов, а в договоренностях ОПЕК+, добыча снижалась бы и безо всяких атак (и не потому, что Россия не может добывать больше).
PS да, существуют еще нефтяные налоги в виде акцизов на топлива, но это совсем уже другая история - это налоги на потребление топлива, они-то платились бы даже если топливо импортировалось.
На первый взгляд, это утверждение контринтуитивно, примерно треть нефтяной экспортной выручки России приходит от экспорта нефтепродуктов. Не будет нефтепродуктов, не будет этой выручки, так ведь?
Устроено это вот как - все нефтяные налоги в России теперь взимаются на скважине. На каких-то месторождениях в форме НДПИ, на каких-то в форме НДД, но для нашего рассуждения это не важно. После этого государству все равно, будет ли эта нефть экспортирована в виде нефти или в виде нефтепродуктов (все, на самом деле, чуть сложнее, но об этом позже).
Если вдруг ломается НПЗ и нефтяная компания больше не может превращать нефть в бензин и дизель, она просто экспортирует эти объемы нефти не в виде бензина и дизеля, а в виде сырой нефти. Никаких особенных проблем для переключения экспорта с одного режима на другой нет, мощностей трубопроводов и портов хватает.
Продукты, в принципе, экспортировать выгоднее, есть разница между стоимостью барреля нефти и стоимостью того набора нефтепродуктов, который получен из этого барреля (тоже все несколько сложнее, об эту тему много копий было сломано 15 лет назад, но не будем углубляться). Сейчас это особенно выгодно, до войны баррель дизеля стоил меньше, чем на $10 дороже, чем баррель нефти, а сейчас эта разница - почти $30. Но государство этих денег не получает - это все достается компаниям. Потом, когда-нибудь, государство что-то получит в виде налогов на прибыль и дивидендов "Роснефти", но это малая часть того, что государство сразу собирает на скважине.
Более того (и вот она та самая сложность, о которой говорилось в начале). В России работает "отрицательный акциз", за каждую переработанную на НПЗ тонну нефти компании получают субсидию от государства. Так что, до определенного момента, пока это не начинает сказываться на внутреннем рынке, государству даже выгоднее, чтобы компании перерабатывали поменьше нефти.
Скажу еще вот что - добыча нефти в России начала как раз снижаться и продолжит снижаться еще на протяжении нескольких месяцев. Но логика post hoc ergo propter hoc работает не всегда, дело тут не в атаках дронов, а в договоренностях ОПЕК+, добыча снижалась бы и безо всяких атак (и не потому, что Россия не может добывать больше).
PS да, существуют еще нефтяные налоги в виде акцизов на топлива, но это совсем уже другая история - это налоги на потребление топлива, они-то платились бы даже если топливо импортировалось.
Григорий Баженов
Я говорил несколько раз и в статьях упоминал (в том числе, и в недавней), что для российского бюджета атаки на НПЗ в экономическом смысле практически ничего не значат, но видимо, стоит объяснить этот пункт поподробнее. На первый взгляд, это утверждение контринтуитивно…
Замечу, что нефтепереработка в РФ существует во многом для собственных нужд, несмотря на то, что почти все продукты по производству в профиците (ну и еще для прибылей нефтеперерабатывающих компаний). Потребность в сырье у других стран больше, чем потребность в нефтепереработке: у многих покупателей российского сырья есть свои нефтеперерабатывающие мощности, а вот сырье — нет (иначе зачем покупать?).
Модернизироваться российские НПЗ модернизировались: выход светлых увеличивался. Но опять же общий объем поступлений в бюджет от НП был всегда небольшой (снова вспоминаем про потребности). Акцизы — это вообще целевая история в дорожные фонды и работает совершенно по своим правилам (как и распределяются эти средства).
При этом у правительства есть задача — не допускать высокого темпа роста цен на ключевые продукты нефтепереработки (бензины и дизель). Де-факто цены на топливо в РФ субсидируются. Сами механизмы субсидирования носят дискриминационный характер и работают в пользу крупных компаний, у которых есть и перерабатывающие мощности, и собственные сбытовые сети (АЗС). Маржа на последних очень неустойчива, а топливный розничный бизнес — не очень привлекательный с точки зрения инвестиций. Кроме того внутренний спрос из-за общей экономической динамики России не особо быстро растет.
Получается, что экономических стимулов для модернизации особо то и нет (кроме экспорта, но с этим сейчас сложно). Но при этом есть требования в части повышения качества и экологичности выпускаемого продукта (те самые евро-стандарты). А раньше были еще и определенные устойчивые направления поставок (Европа). Поэтому, как ни крути, модернизироваться надо. Ну и правительство РФ тоже за подобную модернизацию. Отсюда и обнуление пошлин на экспорт нефтепродуктов (поддержка нефтепереработки) и регуляторные стимулы к модернизации (обратный акциз).
Как-то вот так.
Модернизироваться российские НПЗ модернизировались: выход светлых увеличивался. Но опять же общий объем поступлений в бюджет от НП был всегда небольшой (снова вспоминаем про потребности). Акцизы — это вообще целевая история в дорожные фонды и работает совершенно по своим правилам (как и распределяются эти средства).
При этом у правительства есть задача — не допускать высокого темпа роста цен на ключевые продукты нефтепереработки (бензины и дизель). Де-факто цены на топливо в РФ субсидируются. Сами механизмы субсидирования носят дискриминационный характер и работают в пользу крупных компаний, у которых есть и перерабатывающие мощности, и собственные сбытовые сети (АЗС). Маржа на последних очень неустойчива, а топливный розничный бизнес — не очень привлекательный с точки зрения инвестиций. Кроме того внутренний спрос из-за общей экономической динамики России не особо быстро растет.
Получается, что экономических стимулов для модернизации особо то и нет (кроме экспорта, но с этим сейчас сложно). Но при этом есть требования в части повышения качества и экологичности выпускаемого продукта (те самые евро-стандарты). А раньше были еще и определенные устойчивые направления поставок (Европа). Поэтому, как ни крути, модернизироваться надо. Ну и правительство РФ тоже за подобную модернизацию. Отсюда и обнуление пошлин на экспорт нефтепродуктов (поддержка нефтепереработки) и регуляторные стимулы к модернизации (обратный акциз).
Как-то вот так.
А давайте немного про импортозамещающую индустриализацию в Латинской Америке и индустриализации в Юго-Восточной Азии. Почему у первых не получилось, а у вторых — вполне?
На самом деле, ответ достаточно простой. И кроется он в динамике экспорта в % ВВП. Если страны Латинской Америки выбирали путь развития индустрий "для собственных нужд", опираясь на то, что нужно конечную продукцию для внутреннего рынка производить самостоятельно, то страны Юго-Восточной Азии (некоторые не сразу, например, Южная Корея, где поначалу тоже практиковалась импортозамещающая индустриализация) стремились проводить экспорториентированную индустриализацию. На графике видно, что происходило в крупнейших экономиках Латинской Америки (Бразилия, Аргентина, Мексика) с динамикой доли экспорта в % ВВП в течение 32 лет с начала активной промышленной политики. Она падала. Совершенно другая динамика наблюдалась в Китае и Южной Корее. Справочно — Чили после прихода к власти Пиночета.
Индустриализация вовнутрь — это про замкнутый в себе мир. Компании привыкают к хорошим условиям. Но стоит ситуации чуть поменяться, многие из них банкротятся. Страны ЮВА делали ставку на создание мощных игроков, работающих на внешний рынок. Внешний рынок учит конкуренции. И такая ситуация сильно более устойчива. В добавок, когда у вас растет экспорт, вам проще покупать иностранное оборудование для дальнейшей модернизации. А вот, если не растет, становится все сложнее. И даже приходится залезать в долги. Стоит внешним займам сильно вырасти в цене — как, привет, долговой и валютный кризис, что и имело место в странах Латинской Америки.
К слову, хорошие материалы, близкие к этой теме вышли у моих друзей (Иван Косиченко о том, как экономика в странах ЛатАма оборачивалась вовнутрь, Вадим Мусин об опыте импортозамещающей индустриализации в ЛатАме в целом).
На самом деле, ответ достаточно простой. И кроется он в динамике экспорта в % ВВП. Если страны Латинской Америки выбирали путь развития индустрий "для собственных нужд", опираясь на то, что нужно конечную продукцию для внутреннего рынка производить самостоятельно, то страны Юго-Восточной Азии (некоторые не сразу, например, Южная Корея, где поначалу тоже практиковалась импортозамещающая индустриализация) стремились проводить экспорториентированную индустриализацию. На графике видно, что происходило в крупнейших экономиках Латинской Америки (Бразилия, Аргентина, Мексика) с динамикой доли экспорта в % ВВП в течение 32 лет с начала активной промышленной политики. Она падала. Совершенно другая динамика наблюдалась в Китае и Южной Корее. Справочно — Чили после прихода к власти Пиночета.
Индустриализация вовнутрь — это про замкнутый в себе мир. Компании привыкают к хорошим условиям. Но стоит ситуации чуть поменяться, многие из них банкротятся. Страны ЮВА делали ставку на создание мощных игроков, работающих на внешний рынок. Внешний рынок учит конкуренции. И такая ситуация сильно более устойчива. В добавок, когда у вас растет экспорт, вам проще покупать иностранное оборудование для дальнейшей модернизации. А вот, если не растет, становится все сложнее. И даже приходится залезать в долги. Стоит внешним займам сильно вырасти в цене — как, привет, долговой и валютный кризис, что и имело место в странах Латинской Америки.
К слову, хорошие материалы, близкие к этой теме вышли у моих друзей (Иван Косиченко о том, как экономика в странах ЛатАма оборачивалась вовнутрь, Вадим Мусин об опыте импортозамещающей индустриализации в ЛатАме в целом).
