Давно не было рассказов о том, что снится мне после кино при наличии лёгкой температуры, и вот час пробил.

Сцена такая: день, Чертаново, я смотрю из окна и вижу как во дворе у меня насыпали огромную песочную площадку, ограждение из каната натянули, а внутри, значиццо, идёт рыцарский турнир, мужики друг друга мечами фигачат.
Во сне это вызывает у меня дикую злость, потому что они снесли паутинку на детской площадке (?), и я как есть в трениках и майке бегу вниз по лестнице во двор.
Выбегаю и начинаю кричать "мудилы собянинские, чего вы тут опять нагородили?!?!" ©
В этот момент сна я осознаю, что площадку уже снесли, и вместо неё копают яму. Спрашиваю копающих мужичков, что мол тут будет. Они мне невозмутимо говорят "бассейн" и начинают дно и стенки ямы цементом мазать, типа чтобы эстетишнее.
Я к этому моменту прихожу в какое-то берсеркское состояние и начинаю вопить "Да что вы мне тут, опять бюджет вам не на что потратить? На кой хер на рыцарском турнире бассейн?"

И тут медленно вокруг бассейна идёт Чарли Ханнем в костюме прораба, подходит к нам с мужичками, смотрит задумчиво на бассейн и говорит "ну как на кой хер, мне сказали тут какая-то баба озерная должна будет меч вручать".
И так он это устало сказал и собрался дальше идти ямой командовать, что я вроде и засмеялась, и загрустила, и проснулась от этого.

пережившим масленицу посвящается

​​По следам уже закончившегося #WiHM продолжаю разгребать свои закладки, послушала коротенькую (3+ часа) аудиокнигу, и это, кстати, занятный случай когда аудио не трактует текст, зато добавляет оттенки.

Называется Ghost Wall, написала Сара Мосс, и происходит вся история во время студенческой поездки, призванной изобразить эдакую черновую реконструкцию быта в железном веке.
Главная героиня, тем не менее, не студентка, а просто дочка местного энтузиаста\любителя истории, притащившего на локацию не только ее, но и ее маму. Связь тут не слишком сложная, но очень грустная, потому что папа - любитель не столько истории, сколько теории британского превосходства, мигранты-гоу-хоум, драли-римлян-можем-повторить и вот этого всего. Жену и дочь своих, он колотит, ограничивает в деньгах, в общем классический абьюзер, и не особо этого стесняется.
Понятно, что в условиях якобы имитации первобытной жизни, все его стремления заставить близких страдать прикрываются мотивацией в тоне "так тогда жили".

Одна из основных тем и в разговорах студентов, и в монологах героини при этом - bog people (Люди, чьи останки сохранились в болотах с тех времен, когда болотам совершали жертвоприношения.)
Пока все обсуждают останки как артефакт, Силви вспоминает девушек, найденных сотни лет после смерти, думает об их страхах, о том, как с ними могло произойти то, что произошло. Думает о своей семье, потом снова о них. О тех, кого находили со связанными руками, и о тех, у кого обнаруживали множество сросшихся переломов. О том, что за долгое время до нее кто-то жил так же, как она. Ужас происходящего вместе с нежностью сочувствия тут создают огромной красоты и печали текст, а в аудиокниге это все подкрепляется еще одной особенностью.
Действие происходит на севере Англии, студенты с профессором приехали с югов, поэтому между ними и северянами не только классовый барьер и отцовы комплексы, а еще и акцент с локальными выражениями и интонациями. В какой-то момент одна из приезжих пытается изобразить Силви с ее тяжелым говорком, та одергивает ее и говорит "мы здесь вообще-то тоже люди". И вот вся история в целом - как раз о таком поиске человечности, о постоянной попытке сказать "мы тоже люди" когда у тебя связаны руки и трясина вот-вот сомкнется над головой.
Ну и о тех, кто стоит вокруг, смотрит, и повторяет "мы же тут просто играем".

настроение

8 марта — красный день календаря
говорит учительница
и девочки смеются

а я не смеюсь
может быть я не девочка
но, кажется, прямо сейчас
из моего живота
вырывают лист календарный

на уроках про женское здоровье
мальчиков выводили из класса
было слышно, как смех разносился по рекреации
после этого в школе мы передавали прокладку
под столом из рук в руки как взятку
покупая молчание друг друга

в общежитии кастелянша спросила меня
перед огромной очередью
«ты что, у себя в кровати свинью зарезала?»
я поймала себя на том, что
1) при допросе лучше придерживаться этой версии
2) у матраса теперь две стороны и одна — гостевая

гости всегда приходили некстати
когда меня не было дома
когда я пела интернационал
на первомайском шествии
или плакала в день русского языка

в такие дни женщина считается нечистой —
сказал священник, когда я хотела крестить ребенка
— если кровь, то только христова
и к иконам прикладываться нельзя
помню как разозлилась
и перецеловала все иконы в храме
нечистыми своими губами

в первый день бог создал небо и землю, воду и свет
и отделил свет от тьмы, а от света тьму
а я в первый день лежу и думаю, как объяснить
что сегодня не выйду из дома
а во второй сижу и думаю, почему
за рисунки вагин можно попасть в тюрьму

родственники напоминают — 27 лет, а ты еще не родила
а я говорю — у меня начались дела
дело юлии цветковой
дело азата мифтахова
много дел в эти дни

при входе на митинг я прячу плакаты под ворохом средств гигиены
полицейские, обыскивая меня
отдергивают руки автоматически
оно и понятно
может быть я не девочка
а сама россия трехглавая
хтоническое существо
и при обыске покажу свое естество

———

Это стихотворение специально для нашей праздничной подборки написала Даша Серенко @zakaznoepismo.

​​Длинные выходные такие длинные, что я вспомнила еще одну штуку, которая меня одновременно веселила, восхищала и роняла в ностальжи несколько недель назад.
Поскольку я всеми возможными способами пытаюсь отложить момент, когда у меня закончится контент по "Зловещим мертвецам", я совершила поступок достойный истинного садомазохиста и просто пошла вместо этого смотреть остальную фильмографию Брюса Кэмпбелла. Я сейчас говорю не про Зену, которую я в любом случае буду пересматривать, а про зе рил шит. Вот все эти копы-маньяки, роботы-убийцы на Луне, тот фильм где он внук Ван Хельсинга в костюме Шурика, ну знаете. Зе гуд стафф.

И среди всего этого культурного наследия мне открылся портал... то есть сериал, мне открылся сериал с названием "The Adventures of Brisco County Jr." и там все именно так, как можно представить из названия.
Во-первых у него ниже рейтинг, то есть его можно теоретически смотреть в ранимом отрочестве (что возвращает нас к Зене, но мы сейчас туда не пойдем).
Во-вторых это о приключениях чувака у которого отца-шерифа убили злые бандиты, и теперь он такой типа восстанавливает справедливость. У него есть лошадь, с которой он в лучших традициях жанра разговаривает как с человеком, и у которой отдельная карточка в титрах. А, да, название шоу там написано шрифтом из "Индианы Джонса".
В-третьих на все это прикорячен футуристичный флерчик в духе "Ковбоев и иноплетян", потому что основной из сюжетных элементов там - некая сфера, которая раздает всякие суперспособности, и которую все хотят спереть. Ну и в целом главная мечта Бриско в том, чтобы найти некую новую идею лучшей жизни, и вот он в этом перманентном поиске утопии смотрит в закат своим, значит, красивым лицом.
Все это как-то очень располагает при этом, потому что оно такое просто-по-домашнему, прям девяностые-девяностые, но это сейчас не основной пойнт.

Основной пойнт в том, что без объявления войны там в третьей серии с говорящим названием No Man's Land появился сюжет о городке, полностью населенном женщинами, и он какой-то драгоценный прямо вот сил нет.
То есть мало того, что там женщины, одетые как им нравится и как удобно, и на кузнице какие-то угорающие две дамы с бицепсами размером с мою голову. Там еще в тексте у них периодически прямо словами ртом сказано "У меня отличное образование, я умею работать, но в тех условиях которые у меня были я не могла получить место, поэтому мы просто создали рабочие места сами себе".
И вот сижу я, смотрю, думаю "показалось, наверное".

А дальше такой диалог, что я аж не поленилась, вот серьезно:
- You must think we're all crazy being out here. (Говорит герою местная женщина-шериф, у которой был плохой день.)
- Actually I think what you're doing is pretty amazing (на голубом глазу говорит ей казалось бы образчик гипермаскулинности Бриско Каунти Дж.) It's a group of people trying to make a place for themselves, there's nothing crazy about that. You gotta keep trying new things, looking over that horizon... you know, there's a whole new era coming.

Это пограничный опыт, конечно, это мистический хэппенинг.

А еще там есть сцена, где они бандита заманивают в какую-то женскую баню, и тут из-за какой-то ширмы выскакивает Бриско, вырубает этого бандита, дает женщине (которая в этот момент сидит в кадке и угорает) моток веревки, говорит "Ну вы дальше же разберетесь тут?" и она так "А то ж! Лол, конешн разберусь". После чего Бриско Каунти просто говорит "Отлично, спасибочки за помощь!" и убегает дальше работу работать. То есть, представляете, можно было угореть над тропом damsel in distress, причем без объективации (в бане!), да еще и поговорить, да еще и доверить женщине работу (!) в сцене, которая по сути просто... ну... слэпстик гэг.

У меня до сих пор ощущение, что мне это все приснилось.

И вот думаешь о том, что в 92 году в сериале категории БЭ-рюс-Кэмпбелл(!) про волшебный шар и ковбоев(!) происходит всякое такое, и как-то даже правда верится в что-то... если не хорошее, то как минимум недурственное.

​​В рубрике "так вот зачем мне Mubi" посмотрела странненький (ака бестолковенький) документальный фильм "VHS Massacre: Cult Films and the Decline of Physical Media".

Фильм вроде бы как-то должен играть на ностальгии по видеокассетам, видеомагазинам\прокату и всякому низкопробному говну, но дергается во все возможные стороны и так никуда и не убегает.
Состоит все это из нескольких ингредиентов:
- интервью с видео-коллекционерами, которые понтуются своими кассетами так, как будто вот он полюс пуп земли;
- походов в видеомагазины, которые неизменно где-то неделю спустя после этих походов закрываются (совпадение? не думаю); (номинально там еще заявлена охота на стремненькие кассеты, но охоты там нет, есть только результат в конце, причем больше показывают как охотники сами прутся от того, что они накопали);
- жалоб режиссеров би-мувишек на то, что стриминг и торренты убивают их доход (у них.. был.. доход?)
На фоне всего этого "бууу-хууу" адекватно выглядит приглашенный Джон Блум, говорящий о том, что медиа будет меняться всегда, и всегда все будут упираться ногами, и всегда будет бууу-хууу и надо просто deal with it.

Выглядит это в итоге как парад нердбоев (и одного офигевшего от нердбоев Блума), у которых отнимают любимые игрушки.
Что особенно грустно, потому что тема интересная и говорить про нее можно и нужно, там много углов и с каждого открывается замечательная картина.

Во-первых потому что реально плохое кино, естественно, не переживает перерождения формата, и все это уморительное straight-to-video добро исчезнет (если не будет оцифровано с тех самых трех vhs-копий), как слезы под дождем.
Во-вторых потому что сейчас микро-культ делается другими способами, у человечества есть youtube, и там можно смотреть как Иисус убивает зомби-Лазаря рыбой, и никакие ему не нужны видеомагазины. Ну то есть мемы мемами, vhs vhsом, а тот же Лапенко из говна и палок за полгода сделал легенду.
В-третьих потому что про стриминги и алгоритмы уже говорилось много раз, поэтому говорить про них нужно дольше и обширней, если действительно хочешь сказать что-то новое. Мне, помимо очевидной темы отсутствия ownership'а (ака случаев, когда нетфликс удаляет кучу фильмов, а ты сидишь у корыта) в этой ситуации самым грустным кажется отсутствие сюрприза - момента, когда ты роешься на полке и находишь что-то никак не связанное с твоими предыдущими предпочтениями. Алгоритмы эту возможность хоронят как могут, и это печаль уровня слова toska.

Так вот, ничего этого в фильме VHS Massacre нет, зато там все-таки нашелся достойный кусок информации, чтобы блистать в разговорах на вечеринках. Якобы первую партию VHS диснеевской "Русалочки" отозвали и перевыпустили, потому что покупатели пожаловались на нарисованный посреди морского дворца могучий золотой фаллос. You're welcome.

​​След #WiHM будет тянуться ещё долго, потому что наконец-то алгоритмы и правда пригодились, навыдавали мне на Scribd (которому пора уже мне приклачивать за пиар) разных предложений, среди которых была Fever Dream Саманты Швеблин - штука очень красивой формы и ещё более красивой атмосферы.

Все повествование - это диалог умирающей женщины и сына её соседки. Вернее не столько диалог, сколько интервью. Или не столько интервью, сколько допрос.
И не столько женщины умирающей, сколько (возможно) уже умершей.
И не столько сына, сколько сущности, которая с некоторых пор обитает в его теле.

Вдвоём они в мелких деталях вспоминают и проживают события, из-за которых сейчас находятся там, где находятся, в поисках того самого поворотного момента, когда все пошло не так.
Причём история эта - не тайм-тревел детектив, а меланхоличная хроника скорби и принятия.

Мальчик ведёт женщину через темноту неизвестности/потерянной памяти, иногда прерывая замечаниями "это не так важно", "смотри внимательней, уже где-то рядом". Мальчик пугает и успокаивает одновременно, потому что говорит как взрослый. Ну или потому что говорит со знающей уверенностью мертвеца.

Женщина ищет ответы в комнатах своего дома, в траве окружающих его полей, в восклицаниях маленькой дочки, в рассказах соседки о ведьме, помогающей спасать детей от местного проклятия (или просто местной катастрофы?). Магическое и природное сливаются с антропогенным, так что колдовская порча и производственная халатность становятся почти синонимами, а беда из случайности превращается в рок.
Маленькая история стряхивает в себя бытовую банальность и становится огромной.

Меня текст зачаровал-заколдовал совершенно, это - как и обещалось - сон, не столько кошмарный, сколько запутывающий, в котором бродишь как в лесу, ходишь кругами, и все время выбираешься на одну и ту же тропу. Неуютно, страшно, печально, и ещё печальнее от того, насколько красиво.

Плакат Partisan Press с цитатой из Карлсона, по-шведски она звучит так: Lugn, bara lugn! (произношение кириллицей не передать: [luŋ’n]).

In the forest, the owl releases a boneless cry.
I know the names of things here
and I can hold them.
I hold your hand:
a matryoshka opening deeper
until I can hear your bones
singing into mine,
and feel the moon

as it rolls through you
like a great city before a war
where it has been night for so long
that everyone sees
with their hands,
and then somewhere in the city
a newborn animal
shakes the dust off itself

and stands, makes
a thimbleful of sound,
and a boy standing in the square
turns toward it,
and his father, not knowing
what his hands will be made to do
to other men,
places a hand on his head.

Fable ("Bone map", Sara Eliza Johnson)