Как говорил товарищ Ленин мистер Трамп, надиктовывая своему комраду литературному негру редактору строчки для нового дополненного издания книги "The Art of the Deal":

Вайболитика есть концентрированное выражение вайбономики

https://t.me/dokladzakonchil/3810

P.S. Была такая серия Симпсонов, где Фландерсу построили новый дом в медиа разошлась фраза Барта "I didn't do it", но в отношении Трампа это, хоть и применимо, не поймешь, что он "did", а что "didn't".

Что дальше?

Вместо миль километры?

Вместо баррелей и галлонов литры?

Вместо унций граммы?

Так страна и теряет свою идентичность.

Профессор РЭШ Олег Шибанов (@olegshibanov) написал хорошую колонку для Forbes «Все ради дефицита: почему российский бюджет не вписывается в прогнозы».

Тезисно.

БОльший дефицит, чем предполагалось: по итогам I полугодия 2025 федеральный бюджет РФ показал дефицит ≈ 3,7 трлн ₽ (1,7 % ВВП) — фактически весь запланированный годовой объём после июньской корректировки.

«Идеальный шторм» макро‑факторов: сочетание высокой ключевой ставки (с выходом на 21 % в октябре 2024 и 20 % в июне 2025), существенного укрепления рубля (~ 78 ₽/$ вместо заложенных 96,5) и падения цен на нефть (Brent 71 $/барр. вместо прогнозных 82), что привело к снижению доходов и росту расходов.

Удорожание бюджетных обязательств: из‑за плавающих ставок правительство доплатило по льготной ипотеке и субсидированным кредитам — оценочно от 600  млрд до 1  трлн ₽ дополнительных расходов в год.

Падение доходов — недобор нефтегазовых поступлений: из‑за низких мировых цен на нефть и сильного рубля недополученные доходы превысили 2 трлн  ₽, план по базовым нефтегазовым доходам скорректирован с 10,9  трлн до 8,3  трлн  ₽.

Необходимость жесткой экономии: чтобы удержаться в рамках прогнозного дефицита, Минфин во втором полугодии 2025 должен сократить номинальные расходы по сравнению с прошлым годом (в прошлом году во втором полугодии потратили 22 трлн, сейчас по плану осталось потратить 21 трлн), при этом эффективность расходов оставляет желать лучшего: отчет Счетной палаты показывает рост дебиторской задолженности, т.е. бюджетные средства не используются вовремя, а сроки исполнения госконтрактов выросли на два года.

Опыт 2023  года: аналогичный «фронтальный» дефицитный старт (3,4 трлн ₽ дефицита в апреле) к концу года выровнялся под план (3,3 трлн по итогу). Иными словами, опыт выравнивания бюджетного процесса есть. Но ситуация меняется: российская экономика получила достаточно существенный бюджетный импульс - доля госуправления выросла с 16,9 % ВВП в 2022 до 18,9 % в 2024. Дальнейшая динамика роста будет зависеть от инвестиций и потребления, особенно, если учесть ожидаемое снижение ставок.

Развилка в прогнозах: Минэкономразвития и макроаналитики ЦБ близко оценивают среднюю цену на нефть в 2025 ($56 vs $58), средний курс доллара (94,3 vs 91,5) и среднее значение ставки (20,5 % vs 20 %), но расходятся в росте ВВП (2,5 % vs 1,5 %) и инфляции (7,6 % vs 7,1 %). Из‑за более низкого номинального ВВП по итогам года дефицит может превысить прогнозные 1,7 % ВВП. Консенсус-прогноз макроаналитиков из опроса ЦБ по дефициту консолидированного бюджета - 2 % ВВП. Самые пессимистичные ожидания - 3% (наиболее оптимистичные - 0,5%). Даже реализация пессимистичного прогноза не является катастрофой. К слову, 3% - пороговое значение, выбранное Маастрихтским договором 1992 года: для вступления в зону евро страна должна была иметь дефицит бюджета на уровне 3% или ниже этого порогового значения. Тем не менее, проблема эффективности госрасходов и бюджетного планирования становится все более актуальной.

Мандаринская модель роста Китая: долгосрочные компромиссы

Econs хорошо пересказал статью профессора Принстона Вэй Сюна и соавторов (Китайский университет Гонконга в Шэньчжэне) «Taming Cycles: China’s Growth Targets and Macroeconomic Management».

1. Вэй Сюн называет китайскую модель роста «мандаринской»: экономический рост задаётся «мандаринами» — чиновниками, которых центр назначает и оценивает по приросту ВВП регионов. Это стимулирует «гонку» за рост через инфраструктурные инвестиции, но порождает искажения (преимущественно речь о росте долга провинций) ради формального выполнения планов. Об этом подробно рассказывал в ролике.

2. Новое исследование показывает: если провинция не дотягивает до целевого роста на 1 п.п., она наращивает инфраструктурные траты примерно на 0,4 п.п. ВВП. То есть недобор автоматически переводится в дополнительные инвестиции.

3. Финансирование идёт через продажу земли и рост долга. После урезания центром налоговых доходов в 1994 (80 % расходов лежат на провинциях, но они получают лишь 50 % сборов) местным властям разрешили использовать выручку от земли. Когда этого стало мало, с 2008  через LGFV (местные финансовые организации) власти провинций стали брать кредиты у банков и привлекать средства через облигации. После 2010 каждый 1 п.п. разрыва между целевым и фактическим ростом ВВП приводил к росту продаж земли на 0,07 п.п. ВВП и росту долга местных властей на 0,76 п.п. ВВП (мало от земли, много от долга).

4. Эта политика сглаживает циклы — в Китае официально нет рецессий — но снижает качество роста. После 2010  связь ВВП с потреблением, корпоративными доходами и факторной производительностью практически исчезла (коэффициенты чувствительности к 1 п.п. роста ВВП упали с 0,89→0,06; 1,77→ –0,065; 0,16 σ→0 относительно периода 2002-2008 соответственно). Т.е. рост ВВП:

- перестал отражать динамику потребления;
- перестал демонстрировать связь с успехами компаний;
- перестал сопровождаться повышением эффективности экономики.

5. Иными словами, успехи экономического роста Китая достигаются ценой ослабления его экономики, а госинтервенции одновременно стабилизируют экономику, предохраняя от колебаний темпов роста, и дестабилизируют ее, формируя риски (рост долга провинций, снижение качества роста, перекос структуры экономики - высокая зависимость от сектора строительства и недвижимости).

Именно эти тенденции и проблемы в китайской стройке заставляют сравнивать Китай с Японией, где интенсивный рост завершился потерянными десятилетиями (писал об этом здесь). Однако, ВВП в Китае в силу потери связи с ключевыми индикаторами благосостояния и эффективности становится все менее достоверным макроиндикатором. И для надежной оценки ситуации требуется расширение перечня показателей.

P.S. Все это не означает краха-коллапса-апокалипсиса, а говорит о наличии проблем в экономике Китая и вероятном продолжении замедления роста. При этом прорывы в отдельных областях есть и даже при более серьезном замедлении будут по-прежнему возможны.

Оправданное решение: все ключевые макроиндикаторы идут или по нижней границе прогноза Банка России, или ниже.

Денежная масса - на траектории 2017-2019.

Инфляция замедляется от месяца к месяцу (был всплеск из-за индексации тарифов, но это про уровень цен больше, а не про инфляционную динамику). На прошлой неделе так и вовсе - дефляционная динамика (-0,05% н/н), что даже с поправкой на сезонность - мощное замедление.

Курс - стабилен, спрос - охлаждается, включая импорт.

Главные риски - бюджет и внешняя конъюнктура (в т.ч. и геополитика). Рынок труда все еще перегрет, но и там есть признаки охлаждения.

Уверен, что сегодня на Совете директоров обсуждалось и большее снижение ставки. Но Банк России традиционно консервативен.

Upd: Банк России не рассматривал вариант большего снижения ставки.

Большинство — за ценовую подстройку. И это, на деле, хорошо.

Объясню свою логику:

1. Разрыв между потребностями и возможностями экономики — вещь неизбежная. Однако ценовой механизм указывает направления движения ресурсов, минимизируя риск возникновения структурных искажений. Проще говоря, если люди хотят чаще пить кофе навынос, а кофеен мало — спрос на труд бариста вырастет, и ресурсы начнут перетекать в этот рынок из тех, где, наоборот, есть избыточные мощности. То же касается и финансовых ресурсов. Кроме того, цена помогает потребителям расставлять приоритеты: от чего-то отказаться, что-то — наоборот — купить сейчас. Это ключевое преимущество рыночного ценообразования.

2. Если же речь идёт о жёстком и широком контроле цен, ресурсы в экономике начинают распределяться политически (например, решено, что приоритет — у сектора ВПК или тяжелого станкостроения). В итоге появляются структурные диспропорции: какие-то товары производятся в избытке, но не находят спроса по установленной цене; другие — в дефиците. Проблема в том, что и ресурсы (труд, капитал и пр.) распределяются неэффективно, а это затрудняет быструю подстройку даже после выявления несоответствий. Дополнительная трудность — возникновение групп интересов, которые заинтересованы в сохранении статус-кво. Чем дольше сохраняется такое положение, тем глубже диспропорции.

3. Конечно, бывают и промежуточные случаи. Субсидирование отдельных товаров или услуг может быть оправдано. Но при этом должна быть стратегия по его сворачиванию или ограничению — чтобы не допустить нарастания искажений. В противном случае есть риск скатиться в перонистскую Аргентину: неэффективное производство, дефицит торгового баланса, дефицит бюджета, устойчивая высокая инфляция и регулярные проблемы с валютным курсом. Или — в более мягком варианте — получить рынок моторного топлива в России: маржинальность и цены не дают развивать инфраструктуру нефтепродуктообеспечения и логистику.

P.S. Плотно занимаюсь курсом, сценариями и статьями. Всё будет — но пока постов будет немного.

Дональд Трамп прочитал Стратегию развития российского автопрома до 2035 года, принятую в декабре 2022, и вдохновился.

https://t.me/politeconomics/17350