🏠🏠🏠🏠🏠🏠

Дом сахарозаводчика, который привез для Фаберже удивительный сувенир

Леопольд Кениг, владелец дома на 4-й линии, мог бы стать героем сериала. Его отец был пекарем в Петербурге, однако бизнес в прямом смысле прогорел: пожар уничтожил и семейный дом, и булочную. Чтобы помочь семье, Леопольд Кениг устроился на сахарный завод. Во время Крымской войны он заработал свой первый миллион рублей на поставках тростникового сахара. Постепенно сахарная империя разрослась, а Кениг обустроил для семьи несколько имений, причем не только в России. Одно из них находится в Германии, на берегу Рейна — сейчас в особняке Кенига располагается резиденция канцлера ФРГ.

Еще Леопольд Кениг был дружен с ювелиром Карлом Фаберже, и с этой дружбой связана своя история. Перед тем как отбыть на лечение в Африку, Леопольд заглянул к Карлу, чтобы узнать, какой сувенир тот хотел бы получить с экзотического континента. Вечно занятой Фаберже отделался от друга нарочито абсурдным ответом: «Жирафа!»

«Через несколько месяцев рано утром... к Фаберже заявился растерянный дворник и, посмотрев на потолок, глубокомысленно заявил барину: „Так яму никак не пройтить в ворота!“ Фаберже долго не мог понять, о ком и чем идет речь, и, лишь подойдя к окну, с изумлением и испугом увидел огромную толпу около своего дома на Большой Морской и возвышающуюся над людьми пятнистую шею и голову самого настоящего жирафа, которому действительно было „никак не пройтить в ворота“. Кениг, человек слова и дела, добросовестно выполнил просьбу Фаберже. Жирафа со всеми предосторожностями ювелир немедленно отправил в зоологический сад Гельсингфорса (Хельсинки — прим. ред.)» (из книги «Шувалово и Озерки»).

Сейчас в хельсинкском зоопарке Коркеасаари жирафов нет.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru и вам будет, что рассказать друзьям во время прогулки.

📍 4-я линия, 5

Текст был написан для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей» краеведов Эли Новопашенной и Алексея Шишкина.

🏠🏠🏠🏠🏠🏠жил Индиана Джонс XIX века — авантюрист и археолог-любитель

Скромное трехэтажное здание на 1-й линии украшает мемориальная доска. На ней высечено имя Генриха Шлимана, первооткрывателя древней Трои и микенской цивилизации, предпринимателя и археолога-любителя.

Шлиман родился в Германии, а в Петербурге оказался благодаря фирме «Шрёдер и К°», которая пригласила молодого человека на должность секретаря и переводчика. Кроме родного немецкого, тот знал русский, английский, французский и испанский. И уверял, что на один язык у него уходит всего 6 недель. Но стоит учитывать, что Шлиман стремился мифологизировать собственные способности и достижения, порой перевирая факты.

На новом месте Генрих Шлиман занимался поиском партнеров и торговлей на бирже — той самой, с колоннами на стрелке, что в итоге и определило его место проживания в Петербурге. К тому же Васильевский остров считался «немецким» районом, так что ловкий эмигрант наверняка мог чувствовать себя в своей тарелке.

Позже Шлиман оформил русское подданство и получил звание петербургского купца 2-й гильдии. Но по-настоящему он разбогател в США — уехал, чтобы разобраться с делами умершего в Нью-Йорке брата и задержался, скупая золотой песок и самородки у старателей в Калифорнии.

Значительно позже, уже после того, как Шлиман нашел Трою (и получил американское гражданство), он писал о желании, чтобы «его троянские древности поступили в Эрмитаж», потому что двадцать лет прожил в России и хотел бы вернуться. Однако в США археолог добился формального развода с петербургской женой и позже женился на гречанке. Так что по российским законам он считался преступником-двоеженцем и вернуться в страну не мог.

Тем не менее, Шлиман действительно прислал в Петербург некоторые подлинники и копии своих находок. Сейчас его троянские коллекции поделены между Эрмитажем и училищем Штиглица.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru и вам будет, что рассказать друзьям во время прогулки.

📍1-я линия, 28

Текст был написан для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей» краеведов Эли Новопашенной и Алексея Шишкина.

🏠🏠🏠🏠🏠🏠выросла Вера Набокова — выдающаяся женщина, а не просто жена писателя

Если бы не она, Владимир Набоков не написал бы и половину своих произведений. Вера Евсеевна каждый день готовила мужу завтрак (сок, яйцо, какао, красное вино), а роман «Лолита» написан на заднем сидении «Бьюика», который Вера вела от одного американского мотеля к другому. И это вдобавок к труду секретарши, переводчицы и арихивистки Набокова.

Таланты Веры хоть и были были посвящены супругу, но отнюдь не ограничивались скромной ролью «жены и музы гения». До встречи с писателем она была известна как Вера Слоним, дочь лесоторговца, представительница золотой еврейской молодежи имперского Санкт-Петербурга.

Семья Евсея Слонима жила в квартире на Фурштатской с 1908 года. Вера вместе с сестрой ходила в частную женскую гимназию Оболенской в Басковом переулке, одну из самых престижных платных женских школ в городе. Вера преупевала в математике, физике, литературе и немецком языке. Это был ее четвертый язык: дома Слонимы говорили по-французски, с 11 лет Вера знала английский — и русский, конечно.

Когда грянула Февральская революция, семье удалось выбраться из Петербурга в Одессу, а оттуда — в Стамбул и Софию, где Вера за три недели в общих чертах освоила болгарский язык. В конце концов, Слонимы осели в Берлине. По эмигрантским меркам они вели роскошную жизнь. Дочери доучились в Швейцарии и Франции, блистали на благотворительных балах. Вера проводила время в кругу бывших офицеров, спорила с ними о политике и литературе, развлекалась конными прогулками в Тиргартене и стрельбой из винтовки. В мечтах она видела себя знаменитой летчицей.

В отличие от старшей сестры, учившейся в Сорбонне, Вере не удалось получить высшее образование. Родители не отпустили ее в Берлинское техническое училище под предлогом слишком слабого здоровья для тамошних нагрузок. Вместо учебы в 1922 году она поступила на работу в отцовскую фирму — экспортно-импортную контору Слонимов, где за два месяца выучилась слепой печати.

А еще через год в Берлине Вера встретилась с молодым писателем Владимиром Набоковым. Она хорошо знала его стихи, печатавшиеся в эмигрантской прессе под псевдонимом Сирин. Но это уже совсем другая история, не петербургская.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru, чтобы видеть историю заний за фасадом.

📍Фурштатская улица, 9

Текст был написан для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей» краеведов Эли Новопашенной и Алексея Шишкина.

🏠🏠🏠🏠🏠🏠скрывалась от матросов придворная балерина

У дома строгий парадный фасад, отделанный строгой плиткой «кабанчиком». Но как часто бывает, всё самое интересное происходило не тут, а во дворовом флигеле. Дело в том, что небольшую квартиру на Алексеевской улице в 1917 году снимал танцовщик Императорских театров Петр Владимиров, любимый партнер по сцене и в прошлом один из возлюбленных Матильды Кшесинской.

«В особенности хорошо я стала танцевать в последние годы, когда начала выступать с Владимировым. Он страшно увлекался и вдохновлял свою партнершу. Я с ним выступала в „Лебедином озере“ и так с ним станцевалась, как ни с кем. Он меня замечательно поддерживал в адажио второй картины первого действия, подбрасывая и ловя, как перышко, так что весь зал ахал от восторга», — вспоминала она.

В 1917 году большевики захватили особняк Кшесинской на Петроградской стороне, и Владимиров сопровождал балерину в ее хлопотах по возвращению дома. Когда стало понятно, что из затеи ничего не выходит, он посоветовал держаться подальше от солдат и матросов, заселивших особняк, а затем приютил у себя. Скорее всего, как раз в дворовом флигеле.

«Я… переехала к П. Н. Владимирову, который мне уступил свою квартиру на Алексеевской улице, № 10, крошечную, но удобную для меня. Мы с Вовой (сын, отпрыск семьи Романовых — прим. А. Ш.) поместились в его спальне. Ужасно было сознание, что нет больше своего угла и что надо искать приюта у других, понимая, что этим их страшно стесняешь… На Алексеевской улице, на квартире Владимирова, я жила сравнительно спокойно. Первая волна революции прошла, наступило, в общем, успокоение, внешнее, может быть, но всё же успокоение», — вспоминала Кшесинская.

Вскоре Матильда Феликсовна вместе с Вовой и великим князем Андреем Владимировичем отбыла в Кисловодск, оттуда — в Новороссийск, а затем за границу. «Я, конечно, рассчитывала осенью вернуться из Кисловодска в Петербург, когда, как я надеялась, освободят мой дом», — писала она в то время.

В 1920 году советскую Россию покинул, уйдя по льду в Финляндию, и Петр Владимиров. Он присоединился к балету Дягилева, приняв на себя роли, которые прежде танцевал Вацлав Нижинский.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru, чтобы видеть историю заний за фасадом.

📍Писарева, 10

Текст был написан для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей» краеведов Эли Новопашенной и Алексея Шишкина.

🏠🏠🏠🏠🏠🏠, в котором Некрасов ждал возлюбленную, а извозчики — театралов

Этот адрес был известен в Петербурге благодаря тому, что с 1832 года здесь работал трактир «Феникс». Основными посетителями были извозчики — они ждали, когда закончится спектакль в Александринском театре и клиенты выйдут звать карету. В «Фениксе» было два входа: один парадный, для приличной публики, и другой со двора, для извозчиков.

«Чистая» и «грязная» половины трактира разительно отличались. «„Феникс“ посещается гостинодворским купечеством и с парадного хода имеет ливрейного швейцара, аквариум; в залах бархатная мебель, оркестрион, буфет красного дерева, лакеи все во фраках. И никто не подозревает, что этот же „Феникс“ подает „пару чая“ за 7 коп., „селянку на сковороде“ за 10 коп. (с хлебом 12 коп.), что в „Фениксе“ пьянствуют извозчики, стоит „дым коромыслом“», — цитирует дореволюционных журналистов Лев Лурье в книге «Язвы Петербурга».

Но даже с заднего входа попасть в «Феникс» могли только сливки петербургского извозчичьего общества, так называемые лихачи — возницы премиум-класса с собственной аккуратной повозкой и сытыми лошадьми. Куда реже в трактир заглядывали «живейные» извозчики, а полунищие «ваньки», отдававшие большую часть выручки хозяину извозного двора, были вынуждены ждать публику на улице.

Лермонтов упоминал «Феникс» в «Княгине Лиговской»: «Печорин, который не имел еще билета и был нетерпелив, адресовался к одному театральному служителю, продающему афиши. За 15 рублей достал он кресло во втором ряду с левой стороны — и с краю: важное преимущество для тех, которые берегут свои ноги и ходят пить чай к Фениксу».

Кроме придуманного Печорина захаживал в «Феникс» и вполне реальный Николай Некрасов. В «чистом» зале он ожидал, когда выпорхнет из Александринки Варвара Асенкова — «королева водевиля» 1830-х, в которую поэт в юные годы был влюблен. С крыльца трактира-ресторана как раз был виден служебный подъезд театра.

После того, как архитектор Александр Пель перестроил здание трактира в 1860-х, он стал именоваться гостиницей «Старый Феникс», но сути не переменил. Как и прежде, с улицы сюда попадали состоятельные господа, театралы и купцы из Гостиного двора, а со двора «водители кобылы». Сейчас в здании бывшего «Феникса» располагается следственное управление МВД по Центральному району Петербурга.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru, чтобы видеть историю зданий за фасадом.

📍пер. Крылова, 5

Текст написали краеведы Эля Новопашенная и Алексей Шишкин для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей».

🏠🏠🏠🏠🏠🏠жил выдающийся портной — мастер иголки и самопиара

Один из жильцов этого дома, портной Александр Катун однажды получил лестное, хоть и короткое, письмо от Льва Толстого. Почему же граф, который никогда не заказывал у Катуна одежду, вступил с ним в переписку?

Александр Катун был дамским портным и автором первого в России иллюстрированного учебника по шитью. Его родители были выходцами из простонародья, так что Саша долго и трудно учился швейному делу, а потом открыл в Петербурге свое ателье. Чтобы новые поколения портных не проходили тот же сложный путь, Катун составил альбом-учебник.

Свою книгу он рассылал в посольства, министерства промышленности и просвещения, тогдашним знаменитостям. Именно ответом на присланный экземпляр учебника и служило письмо из Ясной Поляны. «Книга ваша, по моему мнению, может быть очень практически полезна», — написал Толстой.

После этого Катун напросился в Ясную Поляну с визитом. В «Биржевых ведомостях» в тексте «Поэт иголки и Лев Толстой» встреча описана идиллически: короткие совместные прогулки Толстого и Катуна, беседы с Софьей Андреевной, супругой писателя. Позднее Александр Иванович перепечатывал «Поэта иголки» во всех своих рекламных буклетах.

А вот что написал о его визите секретарь Толстого. «Из Петербурга приезжал дамский портной, автор портновского учебника. Провел в Ясной целый день и очень всех утомил. Расположился в одной из нижних комнат, как у себя дома, вечером обедал. Разослал всем своим знакомым открытки с приветом из Ясной Поляны. Всё уговаривал Софью Андреевну принять от него в подарок сшитую им шелковую муфту. <...>Татьяну Львовну портной принялся учить метать петли... В конце концов мы не знали, что делать с человеком, никак не хотевшим понять, что он уже достаточно злоупотребил вниманием хозяев». Но цель была достигнута: встреча состоялась, имя Катуна встало рядом с именем Толстого.

Это был фирменный прием Александра Ивановича. Он десятками собирал отзывы от известных людей своего времени. Все они аккуратно подшивались и издавались в виде промо для бизнеса Катуна. Чиновники, общественные деятели, артисты — все хвалили Катуна (возможно, это был самый простой способ отвязаться от навязчивого портного). А Александр Куприн и вовсе был его добрым приятелем. «Вы взяли на себя труд, непосильный нам, мужчинам: мы охотно раздеваем женщин, вы их терпеливо одеваете», — шутил писатель. Эту фразу Катун, естественно, тоже включал в свою рекламу.

Сохраняйте себе истории #домвкотором@paperpaper_ru, чтобы видеть историю зданий за фасадом.

📍Жуковского, 11

Текст был написан для рассылки «Истории петербургских домов и их жителей» краеведов Эли Новопашенной и Алексея Шишкина.