В день показа серьёзного кино про войну в киноцентре ажиотаж, очередь как в Третьяковку, и температура вокруг примерно как в России.
И я на этот фильм сходил, из спортивного интереса - много ли пойму в персидском кино без субтитров (на удивление много, да и в хорошем фильме и без слов всё понятно).
Сам фильм произвёл неожиданно благостное впечатление. Сюжет повествует о буднях ОМИН, Организации Моджахедов Иранского Народа (история движения занимательна, но печальна, чем-то напоминает эсеров в Российской Империи – боролись с шахом, мечтали об исламском социализме, метали бомбы, помогали Революции, а потом эта же Революция их и сожрала почти без остатка), и иранских то ли ГРУшников, то ли чекистов, которые с моджахедами борются на излёте Ирано-Иракской войны, чудного времени, когда арабы умели воевать.
Будни тяжелы и полны лишений, борьба не легче и отягощается обилием предателей, симпатизирующих боевикам. Самый яркий момент – утилизация бойцов ОМИН, ставших ненужными Саддаму, в ходе самоубийственного броска на Керманшах в 1988 году. Танки, пехота, вертолёты, шутеечки - ну форменный Вьетная в пустынных декорациях, только Криденс не хватает. А ведь в 2010-х у ISIS примерно такой же манёвр вполне удачно получился в Ираке, что оставляет поле для дискуссий на тему того, насколько Ираку поплохело без сильной руки Хусейна.
Тема для российского зрителя малознакомая, а потому интересная. Что приятно, в отличие от российского кинематографа, превратившегося в отвратительный отросток государственной машины пропаганды, зрителя не бьют в лицо идеей режиссера, что моджахеды хорошие, а чекисты не очень (или наоборот). Всё подаётся нейтрально и сбалансировано, можно с одинаковым успехом осуждать обе стороны за массовые расстрелы и обеим же сочувствовать в моменты поражений.
Фильм являлется второй частью трилогии, вот первая про 1981 год и самые кровавые акции ОМИНа в Иране (поди-ка в России сейчас сними фильм про бомбистов, ха).
Сам фильм произвёл неожиданно благостное впечатление. Сюжет повествует о буднях ОМИН, Организации Моджахедов Иранского Народа (история движения занимательна, но печальна, чем-то напоминает эсеров в Российской Империи – боролись с шахом, мечтали об исламском социализме, метали бомбы, помогали Революции, а потом эта же Революция их и сожрала почти без остатка), и иранских то ли ГРУшников, то ли чекистов, которые с моджахедами борются на излёте Ирано-Иракской войны, чудного времени, когда арабы умели воевать.
Будни тяжелы и полны лишений, борьба не легче и отягощается обилием предателей, симпатизирующих боевикам. Самый яркий момент – утилизация бойцов ОМИН, ставших ненужными Саддаму, в ходе самоубийственного броска на Керманшах в 1988 году. Танки, пехота, вертолёты, шутеечки - ну форменный Вьетная в пустынных декорациях, только Криденс не хватает. А ведь в 2010-х у ISIS примерно такой же манёвр вполне удачно получился в Ираке, что оставляет поле для дискуссий на тему того, насколько Ираку поплохело без сильной руки Хусейна.
Тема для российского зрителя малознакомая, а потому интересная. Что приятно, в отличие от российского кинематографа, превратившегося в отвратительный отросток государственной машины пропаганды, зрителя не бьют в лицо идеей режиссера, что моджахеды хорошие, а чекисты не очень (или наоборот). Всё подаётся нейтрально и сбалансировано, можно с одинаковым успехом осуждать обе стороны за массовые расстрелы и обеим же сочувствовать в моменты поражений.
Фильм являлется второй частью трилогии, вот первая про 1981 год и самые кровавые акции ОМИНа в Иране (поди-ка в России сейчас сними фильм про бомбистов, ха).
Wikipedia
Организация моджахедов иранского народа
Организация моджахедов иранского народа или Моджахедин-э Халк (перс. سازمان مجاهدين خلق ايران, sāzmān-e mojāhedin-e khalq-e irān) — иранская леворадикальная организация, ведущая борьбу против Исламской Республики Иран. Признана террористической организацией…
Что-то приходит, что-то проходит, а что-то вечно.
Концепция "Тойотовский пикап с ДШК в кузове для покатушек по пустыне" старше чем кажется. Вот например Land Cruiser 40 из числа поставлявшихся в иранскую армию в 80-е, во время Ирано-Иракской войны, когда покатушки на пикапах ещё не были мейнстримом.
Концепция "Тойотовский пикап с ДШК в кузове для покатушек по пустыне" старше чем кажется. Вот например Land Cruiser 40 из числа поставлявшихся в иранскую армию в 80-е, во время Ирано-Иракской войны, когда покатушки на пикапах ещё не были мейнстримом.
Forwarded from Попячечная 🌚🇺🇦🇮🇱
Шёл 2034 год. Александр Иванович перешагнул порог квартиры, повесил на вешалку плащ и только тогда снял с переносицы датчик, показывающий, какой объем воздуха он потребил за время передвижения по Москве. Налог на воздух в России стали взимать уже давно, пять лет назад. Мотивировали тем, что на эти средства установят очистные сооружения.
Александр Иванович снял шагомер - небольшие ножные кандалы, соединённые тонкой цепочкой, тоже снабжённой датчиком – за передвижение по улицам также брали налог, который, по уверениям чиновников, тратился на ремонт тротуаров.
Прошёл в комнату. Тёща, как обычно в это время, смотрела передачу «Новости Мавзолея», которые давали населению ощущение вечного покоя. На экране вокруг ленинского гроба расхаживал комментатор и вещал про стабильность во всех сферах. Жена варила макароны. Сын играл с рыжим котом, который ловил бумажный бантик.
— Саша, ты заплатил налог на кота? — Строго поинтересовалась тёща.
— Забыл.
— Опять! Как же так?
— Мама, вы бы болтали поменьше, — зло заметил Александр Иванович, — Из-за Вас налог за разговор растёт. То ли дело папа.
Тесть кивнул и прожестикулировал что-то, пользуясь азбукой глухонемых. А потом отстучал тростью фразу азбукой Морзе.
— Старый матерщинник, — подумал Александр Иванович.
Налог на разговоры ввели, чтобы граждане не тратили время на обсуждение реформ, тогда как нам нужно догнать и перегнать Украину.
Вся квартира среднестатистического россиянина теперь мигала огоньками датчиков, фиксирующих речь, движения, траты услуг ЖКХ. Их поставляла государству семья олигархов Вротимгерб — друзья Того, Кого Нельзя Называть.
Александр Иванович зашёл в ванную. С отвращением бросил взгляд на мыльную воду в ванне, где уже помылась вся семья — налог на воду был слишком высок.
На унитазе тикал датчик налога на естественные отправления.
После макарон с кислым кетчупом «Седьмое ноября» Александр Иванович с женой отправились в спальню. На кровати мигал датчик, который подсчитывал время, потраченное на сон и соитие. Полноценный секс стоил дороже, поэтому многие граждане перешли на самоудовлетворение, которое датчик пока определять не мог. Сексом в других комнатах заниматься было нельзя — повсюду стояли ещё и видеокамеры.
Александр Иванович то и дело косился на датчик, потом нервно сказал:
— Я не могу в такой обстановке! Уж лучше, как в прошлый раз, на свалке. Там не следят.
— Летом мы бы могли поехать за город, — вздохнула жена, — Я же говорю: лучше купить дом в деревне! Вырыть колодец, топить печь дровами. Насколько дешевле! И шагомерами там не пользуются, потому что тротуаров нет.
— А где работать? — Александр Иванович откинулся на подушку и закрыл глаза, — Там почти все деньги уходят на налог за жильё. Люди хлеб с лебедой пекут.
— В наши магазины стали завозить ржаной с ягелем — «Магаданский» называется. И с еловой хвоей — «Соловецкий». Пишут, в нём витаминов много. Горький… — Жена обняла мужа.
— Саша, может быть, нам на акцию пойти, оппозиционную? «Час без кандалов».
— Чтобы сняли с работы? – Буркнул муж, — Либералам-то Госдеп платит…
— Устройся в Госдеп, — оживилась жена, — Теперь разрешают официально оппозицией работать, чтобы другие страны видели — у нас демократия.
— А ты знаешь, какой договор с ними заключают? «Согласен подвергнуться дисциплинарному наказанию в любое время в любом месте от любого патриота России».
В дверь позвонили. Александр Иванович и его жена вскочили и стали поспешно одеваться. Оба побледнели, у жены тряслись руки, у мужа дёргалось веко.
Россияне жили в постоянном страхе, поскольку все писали друг на друга доносы. В своём гражданском рвении они даже утомили спецслужбы, которые ввели норму: не более одного доноса в месяц с человека.
— Саша, давай не будем открывать, — умоляюще прошептала жена.
Но тёща, исполнительная женщина советской закалки, уже распахнула дверь. На пороге стояли двое полицейских и хмурая дама из налоговой службы.
Александр Иванович снял шагомер - небольшие ножные кандалы, соединённые тонкой цепочкой, тоже снабжённой датчиком – за передвижение по улицам также брали налог, который, по уверениям чиновников, тратился на ремонт тротуаров.
Прошёл в комнату. Тёща, как обычно в это время, смотрела передачу «Новости Мавзолея», которые давали населению ощущение вечного покоя. На экране вокруг ленинского гроба расхаживал комментатор и вещал про стабильность во всех сферах. Жена варила макароны. Сын играл с рыжим котом, который ловил бумажный бантик.
— Саша, ты заплатил налог на кота? — Строго поинтересовалась тёща.
— Забыл.
— Опять! Как же так?
— Мама, вы бы болтали поменьше, — зло заметил Александр Иванович, — Из-за Вас налог за разговор растёт. То ли дело папа.
Тесть кивнул и прожестикулировал что-то, пользуясь азбукой глухонемых. А потом отстучал тростью фразу азбукой Морзе.
— Старый матерщинник, — подумал Александр Иванович.
Налог на разговоры ввели, чтобы граждане не тратили время на обсуждение реформ, тогда как нам нужно догнать и перегнать Украину.
Вся квартира среднестатистического россиянина теперь мигала огоньками датчиков, фиксирующих речь, движения, траты услуг ЖКХ. Их поставляла государству семья олигархов Вротимгерб — друзья Того, Кого Нельзя Называть.
Александр Иванович зашёл в ванную. С отвращением бросил взгляд на мыльную воду в ванне, где уже помылась вся семья — налог на воду был слишком высок.
На унитазе тикал датчик налога на естественные отправления.
После макарон с кислым кетчупом «Седьмое ноября» Александр Иванович с женой отправились в спальню. На кровати мигал датчик, который подсчитывал время, потраченное на сон и соитие. Полноценный секс стоил дороже, поэтому многие граждане перешли на самоудовлетворение, которое датчик пока определять не мог. Сексом в других комнатах заниматься было нельзя — повсюду стояли ещё и видеокамеры.
Александр Иванович то и дело косился на датчик, потом нервно сказал:
— Я не могу в такой обстановке! Уж лучше, как в прошлый раз, на свалке. Там не следят.
— Летом мы бы могли поехать за город, — вздохнула жена, — Я же говорю: лучше купить дом в деревне! Вырыть колодец, топить печь дровами. Насколько дешевле! И шагомерами там не пользуются, потому что тротуаров нет.
— А где работать? — Александр Иванович откинулся на подушку и закрыл глаза, — Там почти все деньги уходят на налог за жильё. Люди хлеб с лебедой пекут.
— В наши магазины стали завозить ржаной с ягелем — «Магаданский» называется. И с еловой хвоей — «Соловецкий». Пишут, в нём витаминов много. Горький… — Жена обняла мужа.
— Саша, может быть, нам на акцию пойти, оппозиционную? «Час без кандалов».
— Чтобы сняли с работы? – Буркнул муж, — Либералам-то Госдеп платит…
— Устройся в Госдеп, — оживилась жена, — Теперь разрешают официально оппозицией работать, чтобы другие страны видели — у нас демократия.
— А ты знаешь, какой договор с ними заключают? «Согласен подвергнуться дисциплинарному наказанию в любое время в любом месте от любого патриота России».
В дверь позвонили. Александр Иванович и его жена вскочили и стали поспешно одеваться. Оба побледнели, у жены тряслись руки, у мужа дёргалось веко.
Россияне жили в постоянном страхе, поскольку все писали друг на друга доносы. В своём гражданском рвении они даже утомили спецслужбы, которые ввели норму: не более одного доноса в месяц с человека.
— Саша, давай не будем открывать, — умоляюще прошептала жена.
Но тёща, исполнительная женщина советской закалки, уже распахнула дверь. На пороге стояли двое полицейских и хмурая дама из налоговой службы.
В поездах МЦК в отличие от метро телевизоры не рассказывают, как похорошела Москва при Собянине, а стращают пятнадцатью годами лагерей за дачу, а равно и получение взятки. Специфика РЖД, не иначе.
Сами Ласточки МЦК - по-прежнему лучший подвижной состав городских электричек, что я видел в мире: мягкие, чистые, клёвые (что неудивительно при мировой практике списания в городские электрички самого дремучего хлама из наличия местного РейхЖД). Только непонятно, почему они безымянные - при московском богатстве топонимов можно было бы присвоить поездам имена.
Невероятно подвижная и общительная котейка, напавшая на меня в Столешниковом переулке, за три минуты, что я пытался её сфоткать, дважды слазила ко мне на голову и в рюкзак.